Треугольник

Девушка покачала головой:

— Его нет…

— Как это нет? — Мартирос снова посмотрел кругом.

— Он ушел ночью…

— Куда ушел?..

— Не знаю… — девушка пожала плечами.

Мартирос опешил.

— Откуда вы пришли?.. — спросил он.

Девушка показала рукой.

— А куда направлялись? — снова спросил Мартирос.

Девушка снова пожала плечами.

— Кем тебе приходился этот господин? — спросил Мартирос.

— Это был мой муж.

— А теперь что ты будешь делать?..

— Пойду с вами, — сразу сказала девушка.

Все это было так неожиданно, Мартирос оцепенел на секунду, потом пришел в себя и рассудил: а что тут такого?.. Девушка чувствует его таким же близким, как и того господина… Оба они осколки одного тела, одного целого, оба растерявшиеся в этом мире добрые люди…

Мартирос улыбнулся, посмотрел на девушку, кивнул ей и двинулся вперед.

Девушка просияла, сорвалась с места и пошла за Мартиросом. Она была маленькая, едва доставала ему до плеча и то и дело заглядывала в лицо Мартиросу снизу вверх, иногда просто так, чаще чтобы ответить или спросить что-нибудь.

— Как тебя звать?

— Корнелия.

— А ты знаешь ли, куда я иду, Корнелия?

Корнелия пожала плечами, и Мартирос, заметил, что в этом жесте вся сущность ее.

— Не все ли равно, — сказала Корнелия.

— Я иду туда, откуда вы пришли…

— Какая разница… — сказала Корнелия.

«В самом деле, — подумал Мартирос, — какая разница. Важно, что рядом человек и земля продолжается…»

И улыбнулся Мартирос.

Он давно заметил, что часто к самым серьезным вещам он относится с поразительной легкостью, даже легкомыслием, превращая в игру и эти серьезные обстоятельства, и жизнь, и вообще все на свете… Он не мог относиться к окружению, к событиям так, как все, да и вести себя он не мог так, как это было принято, ему были чужды давно принятые людьми, выверенные, вымеренные нормы поведения. То, что другим давалось легко, для него было мукой адовой, но бывало и наоборот: то, что другим казалось трудным и невозможным, давалось ему легко, играючи.

Корнелия вначале была просто попутчицей, которая, казалось, вот-вот свернет и исчезнет за каким-нибудь поворотом. Но постепенно Мартирос стал чувствовать, что Корнелия идет с ним вместе. И дорога стала радостной, и все сделалось увлекательным, все обрело какой-то новый смысл. Мартиросу хотелось быть красивым, умным, сильным и добрым…

Спустя несколько дней присутствие Корнелии стало угнетать Мартироса, а еще через несколько дней он почувствовал, что он не может обходиться без этой умной, покорной девушки, что связан с нею своей совестью и что не может уже оставить эти доверчивые несчастные глаза, чей взгляд стал для него воплощением чего-то неопределенного и прекрасного. Корнелия не только извлекла Мартироса из его скорлупы одиночества, но и связала его с окружающей жизнью. Мартирос смотрел на лошадей, овец, смотрел им в глаза, и что-то от взгляда Корнелии обязательно да присутствовало в их взгляде. И трудно было сказать, Корнелия смотрит на него их глазами или же у них глаза Корнелии. И даже предметы обрели глаза Корнелии, и земля, и ветер. Даже его подсознание смотрело на него глазами Корнелии. Все обрело новое значение для Мартироса с приходом Корнелии. Он почувствовал, что заботится сейчас не только о Корнелии, но обо всех, обо всем одушевленном и неодушевленном. Правда, потом, когда Мартирос в маленьких городах видел это «вся и все» воплощенным в лицах, в людях, он приходил в ужас, и все благие намерения его покидали… как можно думать и заботиться обо всех или, скажем, о тех, кто разбивал в пух и прах всю логику Мартироса. Ничего не могло быть хуже того, когда Мартироса одолевали подобные сомнения, даже его связь с Корнелией делалась непрочной в такие мгновения.

Больше месяца бродили Мартирос и Корнелия по дорогам бок о бок. Корчма сменялась корчмой, различные люди встречались им по пути, Мартирос забыл и про могилу святого Иакова, и про Испанию, он просто жил, жил Корнелией и окружающей его действительностью. Каждое утро он думал о том, как раздобыть еду, и каждый вечер, когда они бывали сыты и имели крышу над головой, он бывал счастлив.

Один день он лошадей подковывал, другой день мешки с мукой перетаскивал. Сегодня сгибался под тяжестью мешков с углем, назавтра помогал рыбакам. И всегда получал плату — или один дукат, или несколько рыбешек, или бутыль вина…

Их близость не знала границ. Сердце Мартироса сжималось, когда он смотрел на маленькую головку Корнелии. Если Корнелия бывала больна или уставала, Мартирос нес ее на руках. И был счастлив, счастлив был Мартирос. Самой интересной, самой прекрасной, самой необыкновенной историей были не Европа, не океан и не весь шар земной, не чужое небо над головой, не солнце чужое — самым необыкновенным приключением, самым невероятным полетом мысли была Корнелия. Она Мартироса увела дальше, чем могли увести Мартироса его неутомимые ноги. Он уже знал, и было смешно, как он мог этого раньше не почувствовать, что он не то что не оставит Корнелию, а боится, смертельно боится расставания, разлуки с нею…

Мартирос, Мартирос… Ты обманывал себя.