Треугольник

Дорога словно освещалась от одежды Мартироса и от его счастливой, лучезарной улыбки. И Мартирос стал думать о гармоничности. Он даже не огорчался, вспоминая недавние неудачи. Потому что и неудачи эти тоже удивительным образом гармонировали со всем его состоянием духа. И все ему казалось сейчас легкой шуткой, игрой, удовольствием… По дороге ему встречались крестьяне, ремесленники, женщины, дети, и все они умиляли Мартироса своею гармоничностью. Мартирос отождествлял в уме птиц с небом, насекомых с росой, испражнения животных с цветами, потому что не было, не существовало грязного и чистого, красивого и безобразного, грубого и нежного, твердого и мягкого, черного и белого, все являло собой единый мир и все пребывало в гармонии. И все подчинялось разуму прежде всего. Мартирос размышлял и все более убеждался, что разум могуществен, он может все расставить по своим местам и всех сделать счастливыми. Он все может объяснить и все сделать понятным. А у кого нет разума? И Мартирос стал жалеть квохчущих перед воротами кур, прыгающих в луже лягушек, муравьев в земле… Он даже стал иначе переставлять ноги, походка его изменилась, сделалась осторожной, как вдруг нос и рот его залепило грязью и он услышал громкое «дурак», обращенное не иначе как к нему. Мартирос остановился, посмотрел перед собой и убедился, что и «дурак» и ком грязи действительно относились к нему. Он стер с лица грязь, прочистил глаза, чтобы все обрело прежнюю гармонию, и увидел карету, мчавшуюся прямо на него. Он отскочил в сторону, перевел дух и огляделся по сторонам.

Он увидел маленькое миниатюрное селение — небольшую корчму у дороги, маленькие мастерские, несколько лавок, пекарню, собаку, крутившуюся перед пекарней, и несколько карет: все это умещалось под одной готической крышей. У Мартироса мысль работала воспаленно, он подумал: «А что, если целый город разместить под одной крышей?» Он представил себе, как это будет выглядеть, и развеселился.

И в таком радостном, веселом расположении духа Мартирос приблизился к корчме — у дверей сидел нищий в непривычной для этих мест одежде. Он был похож на индуса. Его восточный облик до того выделялся в этой стороне, что не мог не притягивать внимание. Мартирос приблизился, чтобы поближе разглядеть его, нищий был очень живописен с протянутой вперед рукой… Мартирос заглянул ему в лицо и оторопел: то был Бабишад — РАЗБОЙНИК БАБИШАД, ВАРВАР БАБИШАД….

Мартирос поверил своим глазам и не поверил. Он растерялся и не знал, как быть… Хотел было подойти, порасспросить, поговорить, но вдруг что-то перевернулось в нем и ему захотелось убежать, не видеть и не спрашивать… Может, это не он, может, это ошибка…

Мартирос опустил перед нищим свой хурджин и быстро зашагал прочь… Его мозг лихорадочно работал, что-то хотел уяснить для себя… Впервые Мартирос убегал от своего разума, от своих мыслей…

Он остановился, чтобы перевести дух, сердце его стучало прямо в горле. Холодный пот выступил на лице, руки тоже были влажные, липкие, и казалось даже — пот каплями скатывается по спине, по ногам, заливает башмаки.

Мартирос сел на землю, снял башмак и вытряхнул его, потом просунул внутрь руку, нет, башмак был сухой. Мартирос вдруг почувствовал смертельную усталость, он улегся прямо на земле и тут же уснул. А когда проснулся, было совсем темно. Мартирос решил шагать до рассвета. Он шел и повторял про себя как заклинание: «Утро, утро, утро, утро».

И с каждым «утром» становилось немного светлее и легче…

9

В полдень заморосил дождь, но такой незаметный, теплый и мягкий, что Мартиросу было даже приятно, ему показалось, лицо его окутывает влажный воздух, и только вечером он вдруг обнаружил, что с трудом вытаскивает ноги из грязи. И чем дальше, тем глубже уходили ноги Мартироса в грязь. У Мартироса на ногах уже целые пуды грязи были. Земля была жирная, густая, всюду, куда ни глянь, была одна голая земля, и спрятаться от дождя было решительно некуда. Мартирос стал думать о связи между землей и небом и как-то забыл про свое одиночество, пристроился среди этих своих теплых уютных размышлений.

Стало быстро темнеть, дорогу совсем развезло. Мартирос остановился, поглядел по сторонам, и на секунду ему стало жутко от своего одиночества.

Мартирос хотел повернуть обратно, вернуться, но куда?

Дождь все еще моросил, но небо вдруг прояснилось…

Вечер был как бездомное дитя-сирота — мягкий, покорный, с заплатами поблескивающих луж, с чистыми, прояснившимися от плача глазами. Сейчас Мартиросу одного только хотелось — отдохнуть. В Мартиросе отступили все последние страсти и желания. Сейчас он со всем был в мире и согласии.

Впереди выросла стена.