Третий выстрел

— А вот так! Был грех, не отрицаю. Вовремя опомнилась. Как левые эсеры с большевиками слюбились, стало понятно: вся их идейность — хрень собачья. Все одного хотят — власти, у кого власть, кто правит. А у нас, анархистов, вообще вопрос о власти не стоит. Власть — у народа! И точка.

— Но ты же атаман? Разве это не власть?

— Власть, конечно. Только выборная, какой власть и должна быть. Я такая же, как и все остальные бойцы, только мне ребята доверили командовать отрядом и вести его в бой. Плохо буду воевать — сменят, поставят лучшего. А ты сама-то кто по убеждениям? По-прежнему романтическими бреднями голова забита, раз к эсерам пробиваешься?

«Кто я по убеждениям? — думала Дита. — Когда я была с Яшкой и Митей — считала себя левой эсеркой. Была с Дорой и Георгием — была правой эсеркой-террористкой. С кем я в данный момент — в то и верю. Так что ж, значит, у меня никаких своих убеждений нет? Нехорошо!»

— Никто, — честно ответила она Мане. — Я по убеждениям — никто.

— Ну, с этого момента, считай, ты — анархистка! Я тебя произвела. Потому что настоящий путь к свободе — только анархия. Ради свободы и воюем.

— Но анархия — это же хаос и безвластие?

— Безвластие — да. Хаос — решительно нет. Это народу мозги запудрили, типа, анархисты бандиты и погромщики. Вот и ты тоже чужие глупости повторяешь. Мы против власти, навязанной народу без его воли. Такая власть душит. Анархия — освобождает. Народ сам должен решать, как ему жить.

— Это как же народ сам решать будет?

— Очень просто: через Советы. Только не те Советы, которые обязаны подчиняться Ленину, Троцкому и всей их своре ненасытной, а Советы настоящие, где будут работать свободно избранные депутаты, те, кому народ доверяет, а не назначенцы московские, трясьця их матери, хай им грець!

— Ну да, это понятно, — Дита решила свернуть со скользкой дорожки. — А с кем твой… Наш, — поправилась она. — Отряд воюет? Кто наши враги? Германцы?

— Германцы — это ладно, — усмехнулась Маня. — Они не сегодня-завтра уйдут. У них в своей Неметчине проблем немеряно. Похоже, там революция намечается. Это хорошо. Но они, гады, очень уж дисциплинированы. Он, немец, может и революционер, даже коммунист или социалист, но если офицер даст приказ — стрельнет в тебя, не задумываясь. Так что с ними ухо востро и вступать в прямые столкновения нежелательно. Умелые вояки, черта им в жопу!

Дита вспомнила, что старая знакомая всегда любила острые словечки, и засмеялась. У Мани это получалось не грубо.

— Хуже — державна варта[47]. Злющие. Германцы хоть порядок знают, у них все по закону. Закон у них говенный, но есть. А у этих — ни бога, ни черта. Радует одно: держава у них гнилая, так что скоро и им, и гетману ихнему — конец, верь.

— Верю, — откликнулась Дита.

— Есть еще одна холера: самостийники, главный у них — Петлюра, тоже тот еще гад. Дерутся со всеми, и с гетманом, и с немцами, и с большевиками, и с нами.

— С нами — это с кем?

— Свободными людьми, анархистами. Я кому все это только что объясняла? Вот приедем в Гуляйполе — увидишь, что такое настоящая свобода. Там у них председатель Совета — вот такой мужик! — Маня подняла большой палец вверх. — Организовал коммуну, вооружил ребят, все у него четко, справедливо, но главное — свободно. Нестор Иванович, — Маня улыбнулась, вспоминая. — Настоящий анархист, начнет рассказывать о том, какой мы мир построим — заслушаешься. Погоди, сама увидишь.

— И со всеми этими вартой-петлюрой вы воюете?

— Не «вы», а «мы». Ты, девушка, теперь точно такой же боец, как и мы все. Привыкай и хватит уже.

Маня хлестнула коня и с гиканьем унеслась далеко вперед.

«Черт, забыла у нее спросить про Одессу, может она что-то про родных моих знает», — подумала Дита.

— Так ты и на машинке печатаешь? — изумился Махно. — Ну, здорово! Будешь у нас в Совете делопроизводителем, а то мы тут зашиваемся без толковых людей. И детишек сможешь учить?

— Смогу, — кивнула Дита. — Только я не хочу на машинке печатать. Я хочу воевать. Наделопроизводилась.

— Нет. Вояк у меня полна волость, а надо будет — и вся Украина. А грамотных людей вот как не хватает!

— Я понимаю, Нестор Иванович. Но я хочу делом заниматься, а не по клавишам стучать.

— А сейчас самое то дело — это детей наших учить, да работе Совета помогать. Стрелять дело нехитрое. И не бабское.

— А Маня? — кивнула на подругу Дита. — Ей можно, а мне нельзя?

— Я тебе говорила, Нестор, — встреяла Маня. — У нее тут…

— Да помню я. Только революция — это не месть…

— Ага, революция — это свобода! И где же эта ваша свобода? — возмутилась Дита. — Почему человек не может свободно выбрать, чем ему заниматься? Разве анархисты заставляют людей делать что-то против их воли?

— Ты посмотри на нее, какая подкованная! — восхитился Махно. — А ты главный лозунг анархистского общества знаешь? Не знаешь. А я тебе скажу: от каждого по способностям, каждому по потребностям. А способность твоя — в твоей грамотности, так что будь любезна…

— Откуда вы знаете мои способности? Вы, вообще, знаете, как я стреляю?!

Махно расхохотался.

— Ты? Да ладно тебе!

— Зря смеетесь, Нестор Иванович.