Третий уровень

Быть может, он не дождется возвращения Клэр. Она хотела посмотреть вторую картину, а ушла достаточно рано, чтобы успеть на первую. Ее не будет еще часа три или… Он кинул взгляд на часы: Клэр ушла восемь минут назад. Невероятно, но всего восемь минут назад он поцеловал жену на прощание. Она еще даже не добралась до кинотеатра!

Домой она вернется часа через четыре, и он представил, как сидит здесь, вцепившись кончиками пальцев в узкие деревянные полоски, а в кинотеатре после долгих титров первый фильм начинается, разворачивается, достигает кульминации и, наконец, развязки. Потом, наверное, будет кинохроника, потом мультфильм, потом бесконечная реклама будущих картин. И лишь потом второе полнометражное кино, и все это время ему придется висеть на карнизе в ночи.

Быть может, ему удалось бы подняться, но он боялся даже пытаться. Его ноги уже свела судорога, бедренные мышцы устали, колени болели, ступни онемели, а ладони закоченели. Он не сможет провести здесь целых четыре часа. Ноги и руки откажут намного раньше; придется часто менять положение – одеревенело, неуклюже, лишившись силы и координации, – и он упадет. Он реально оценивал свои возможности и знал, что упадет; никто не мог просидеть на этом карнизе четыре часа.

В здании на той стороне улицы горели окна. Оглянувшись, он увидел макушку человека, читавшего газету; в другом окне мерцал сине-серый экран телевизора. Всего в двадцати ярдах за его спиной было множество людей, и если хотя бы один из них подойдет к окну и выглянет наружу… Несколько секунд он смотрел назад, на освещенные прямоугольники, выжидая. Но никто не появился. Человек с газетой перевернул страницу и продолжил читать. В одном окне мелькнула фигура и сразу исчезла.

Во внутреннем кармане куртки он обнаружил тонкую пачку бумаг, достал одну и в падавшем из гостиной свете изучил ее. Это было старое письмо, какая-то реклама; его имя и адрес были написаны фиолетовыми чернилами на приклеенной к конверту этикетке. Зажав угол конверта зубами, он туго свернул его. Потом извлек из кармана рубашки книжицу спичек. Он не осмеливался убрать обе руки с рамы, поэтому, держа конверт в зубах, свободной рукой открыл книжицу и сломал одну из спичек пополам, не вынимая из упаковки, так, чтобы красная головка касалась терочной поверхности. Затем большим пальцем потер головку о поверхность.

Он сделал это снова, потом снова и снова, всякий раз нажимая сильнее, и внезапно спичка вспыхнула, опалив его палец. Но он не дал огню погаснуть, обхватив книжицу ладонью и прикрыв всем телом. Затем поднес пламя к конверту во рту и поджег его. Загасил спичку большим и указательным пальцами, не обращая внимания на жар, и спрятал книжицу в карман. Взяв конверт в руку, опустил его горящей стороной вниз, глядя, как пламя ползет по бумаге, разгораясь все ярче. Потом начал водить им туда-сюда над улицей, наблюдая через плечо за колыхавшимся на ветру огоньком.

В его кармане лежали три письма, и он поджег каждое, держа конверт, пока пламя не доберется до руки, и лишь тогда роняя вниз, на улицу. В какой-то момент, глядя через плечо на последнее горящее письмо, он заметил, как человек на той стороне отложил газету, поднялся – и даже будто посмотрел на окно Тома. Но потом он пересек комнату и скрылся из виду.

В кармане Тома Бенеке нашлось несколько монет, и он бросил их, по три-четыре зараз. Но если они в кого-то и попали и если кто-то и заметил их падение, интереса это не вызвало. Его руки начали дрожать от постоянного напряжения, он не знал, что делать, и очень боялся. Вцепившись в раму одной рукой, он вновь обыскал карманы. Но там не осталось ничего, кроме желтого листа; бумажник он положил на комод, когда переодевался. Ни с того ни с сего ему пришло в голову, что его смерть станет неразрешимой загадкой: окно в квартире закрыто – почему, как и откуда он мог упасть? И его тело не сразу опознают – по какой-то причине эта мысль была невыносимой и раздула страх. А в карманах они отыщут лишь желтый лист бумаги.

Содержимое карманов мертвеца, подумал он, один лист бумаги с не поддающимися расшифровке карандашными каракулями.

Он прекрасно понимал, что может умереть; теперь его руки постоянно дрожали. И тут на него снизошло откровение: если он упадет, на этом его жизнь и закончится. Он ничего больше не сможет изменить – и ничего не сможет испытать, ни малейшего переживания или удовольствия. Он пожалел, что отпустил жену в кино, сегодня и в другие подобные вечера. Он подумал обо всех вечерах, что провел вдали от нее, за работой, и пожалел о них. Он с изумлением подумал о своих отчаянных амбициях и о направлении, которое приняла его жизнь; подумал об одиноких часах, ушедших на заполнение желтого листа, который привел его сюда. Содержимое карманов мертвеца, снова подумал он с внезапной яростью. Впустую растраченная жизнь.