Третий уровень

За долю мига до того, как при взгляде на кошмарную улицу далеко внизу его парализовал ужас, кусочек сознания заставил тело рывком выпрямиться, но столь стремительно, что он ударился головой о стену, потерял равновесие и едва не упал спиной вперед. Затем он снова вжался в угол, пытаясь слиться с ним, не только лицом, но и животом и грудью, выгнув спину; кончики его пальцев изо всех сил вцепились в кирпичные желобки на уровне плеч.

Теперь он не просто дрожал – все его тело неконтролируемо тряслось, и он крепко, до боли зажмурил глаза, хотя сам этого не осознавал. Его зубы оскалились в застывшей гримасе, сила вытекала из коленей и икр, словно вода. Он знал, что почти наверняка упадет в обморок, обмякнет, царапая лицо стеной, а потом мешком рухнет вниз, в пустоту. И чтобы выжить, он сосредоточился на проблеске сознания, глубоко вдыхая холодный воздух, пытаясь не отключиться.

Затем он понял, что обморок ему больше не грозит, но по-прежнему не мог открыть глаза или перестать дрожать. Он стоял в углу, делая глубокие вдохи, стараясь обуздать страх, который испытал при взгляде на то, что ждало внизу; и он понял, что совершил ошибку, не позволив себе смотреть на улицу, чтобы привыкнуть к этому зрелищу, когда вылез наружу.

Вернуться назад он не мог. Не мог заставить себя пошевелиться. Его ноги ослабли; дрожащие руки – онемевшие от холода и совершенно негнущиеся – утратили ловкость; способность удерживать равновесие умерла. Он знал, что, сделав шаг-другой, споткнется и упадет.

Тянулись секунды, холодный ветерок обдувал сбоку его лицо, и он слышал тихий уличный гул далеко внизу. Время от времени гул замирал, воцарялась почти абсолютная тишина; затем, несмотря на высоту, он различал щелчок светофора, и далекий автомобильный рев возобновлялся. Во время пауз в движении он кричал. Кричал: «Помогите!» – так громко, что у него запершило в горле. Но ветер и глухая стена поглощали крик, делая его неясным и лишенным направления. И он вспомнил, как сам привычно игнорировал крики в ночи. Если его и услышали, никто не подал виду, и наконец Том Бенеке понял, что ему придется сдвинуться с места. Другого выхода не было.

Крепко зажмурившись, он видел сцены, мелькавшие в его голове, словно обрывки кинофильма, – он не мог их остановить. Видел, как, ползя по карнизу, спотыкается, как верхняя половина его тела выгибается назад, размахивая руками. Он увидел шнурок, застрявший между карнизом и подошвой его собственного ботинка. Увидел, как нога начинает двигаться и, дернувшись, замирает; почувствовал, как теряет равновесие. Тихо постанывая, он смотрел, как несется вниз с невероятной скоростью, кувыркаясь в воздухе, притянув колени к груди.

Оказавшись в безвыходной ситуации, понимая, что любая из этих мыслей может в ближайшие секунды воплотиться в реальность, он сумел постепенно изгнать из своего сознания все, за исключением того, что требовалось сделать. С пропитанной ужасом медлительностью он передвинул левую ступню на дюйм ближе к своему невероятно далекому окну. Затем переместил на такое же расстояние пальцы дрожащей левой руки. Мгновение не мог заставить себя перенести ногу с одного карниза на другой; потом справился, услышал, как шумно вышел воздух из легких, и понял, что задыхается. Когда правая рука заскользила вдоль кирпичной кромки, он с удивлением ощутил бумагу, прижатую негнущимися пальцами к кирпичу, и испустил жуткий, отрывистый звук – то ли смешок, то ли стон. Он открыл рот и взял бумагу в зубы, освобождая пальцы.

Буквально чудом – сосредоточившись сперва на левой ноге, затем на левой руке, потом на правой ноге, потом на правой руке – он смог сдвинуться с места, совсем ненамного, дрожа всем телом и почти ни о чем не думая. Однако он чувствовал колоссальную силу ужаса, который сдерживал тончайший барьер в его собственном сознании, и понимал, что, если барьер прорвется, он утратит этот слабый, неестественный контроль над своим телом.

Делая медленный шаг, он старался держать веки сомкнутыми – он чувствовал себя спокойнее, не видя кошмарной реальности. Затем у него закружилась голова, и он открыл глаза, крепко прижавшись щекой к стене, уставившись сбоку на холодный, грубый кирпич и неровные полосы строительного раствора. Теперь он не закрывал глаз, понимая, что, если хотя бы на миг посмотрит наружу, если увидит освещенные окна на той стороне улицы, его уже ничто не спасет.

Он не знал, сколько крошечных, робких шажков сделал, прижимаясь грудью, лицом и животом к стене, но знал, что хрупкий контроль над телом и сознанием вот-вот соскользнет. Внезапно он представил свою квартиру по ту сторону стены – теплую, веселую, невероятно просторную. И представил себя, шагающего по ней, лежащего на полу, раскинув руки, наслаждающегося безопасностью. Невозможная отдаленность этой безопасности, контраст между ней и тем местом, где он находился, стали последней каплей. Барьер лопнул, страх ужасной высоты затопил его нервы и мышцы.