Третья раса

Сначала у меня возникла лишь тень подозрения, но когда я вспомнил истории всех, с кем соприкасался Жаб, стало ясно — случайностей не было. Ни одной. Даже то, что год назад Чистюля мне неровно выбрил голову, было частью глобального плана нашего взводного. Все до малейших тонкостей им было просчитано — вот что я понял. Он умел подкупать деньгами и лестью, воздействовать личным примером и манипулировать застарелыми комплексами. Не человек — дьявол. Он умудрился нейрочип мне в голову вставить, когда все его считали погибшим. Куда уж дальше!

Кстати, почему именно мне? Ну, самый простой ответ — потому что у меня была баротравма и мне делали трепанацию черепа. Но если глянуть глубже, то не прослеживалась ли рука Жаба в том, что именно у меня была баротравма?

От этой мысли меня не просто страх, а дикий ужас охватил. Я такого в жизни еще не испытывал, даже когда сопливым салагой столкнулся с «Барракудой» во время учебного погружения. Чуть ноги не подкосились, честное слово. Но все же теперь я не был так зол на Жаба, как раньше. И было на то две причины. Одна моя личная — я сам был готов начать действовать еще жестче, чем он, и имел на это полное моральное право. Поэтому мог допустить, что и у него было такое право. Вторая причина сторонняя, и заключалась она в уверенности, что Молчунья не могла полюбить конченого маньяка. Что-то она знала о нем, чего не знал больше никто. Скорее всего именно так. Она ведь совсем не дура — поумнее многих, с кем я знаком. Еще у меня мелькнула мысль, что если бы мы встретились с Жабом, он бы мне точно помог.

«А он мне и помогает! — вспомнил я про нейрочип в голове. — Пусть во сне, но он рассказал мне о многих ловушках, и теперь легче будет их обойти».

— Ну что? — спросил Долговязый Молчунью. — Не получается запустить?

— Даже пробовать не хочу, — ответила она. — Нужно оставить резерв питания на всякий случай. Но компьютер я оживила, и машина готова к бою хоть сейчас. Только хода не будет.

— Без хода нельзя. Не буксировать же батиплан «Рапидом»! Ладно, ребята, будем выбираться. Подъем будет легче, чем погружение, но тоже не сахар. И еще… — Отставник внимательно глянул Молчунье в глаза. — Входной код для шлюза смени.

— Зачем?

— На всякий случай.

Я-то знал, какой случай он имел в виду. Боялся, что Жаб явится сюда с аккумуляторами и угонит «Валерку». Запросто, кстати.

«Он же запросто может видеть моими глазами и слышать моими ушами! — подумал я. — Здорово он провел разведку нашими силами! Самому и нырять не пришлось, а компьютер уже налажен, и про аккумуляторы все известно. Сейчас Молчунья еще скажет код…»

— Все, новый код принят, — сказала она и продиктовала цифры.

Я усмехнулся. Забавно знать, что ты для кого-то выполняешь функцию ходячей стереокамеры. Особенно забавно, когда знаешь для кого. Плохо только, что теперь начнется гонка с препятствиями за овладение батипланом. И можно было предположить, что не мы ее выиграем. Долговязый-то про Жаба ничего не знает, ему даже неизвестно, жив тот или нет, а вот Жаб про Долговязого знает все, что вижу и слышу я. В этом у него серьезное преимущество.

Но во мне все сильнее крепла уверенность, что на этот раз я Жаба переиграю. Не Долговязый, а именно я. Еще не знал как именно, но просто из принципа не хотел ему уступить. Это было мое семейное дело, и на этом катере капитаном быть мне.

«Я уже взрослый, — подумал я. — Справлюсь как-нибудь».

Мы покинули батиплан и заперли шлюз. После более низкого давления внутри километровая толща воды сдавила так, что мне сделалось дурно. Не просто тяжело, а так, как бывает когда долго болеешь, и никак не можешь выздороветь. Все время, пока мы поднимались из полосы ила, я боролся со слезящимися глазами и невероятно острой ломотой в костях. От боли выть хотелось, но я не мог. Даже если бы рот не был заклеен, выдохнуть на глубине километра никому не под силу.

На семистах метрах начались судороги у Долговязого. Уж чего-чего, а этого ни я, ни Молчунья не ожидали. Как-то свыклись мы с мыслью, что он безупречен, и если что случится, то он всегда придет на помощь. А тут нам пришлось его спасать, и мы чуть было не растерялись. Молчунья еще ничего, сразу подхватила его и потянула наверх, а у меня что-то вроде истерики началось. Организм сдуру как-то не так на происходящее отреагировал, то ли спазм случился, то ли что, но все поплыло перед глазами, и тугой ком из желудка поднялся к горлу.

— За яйца его хватай! — успел показать я несколькими жестами, и только после этого на меня обрушилась тьма, в которой жили детские страхи.

Однако я помнил главное — надо двигаться. В условиях спазма сосудов это знание мало что дает, но все же собрав в кулак всю волю, я догадался пусть и медленно, но освободиться от балласта, чтобы не опускаться на дно, а наоборот всплывать. Потом я, кажется, потерял сознание, по крайней мере промежуток времени секунд в двадцать безвозвратно выпал из памяти. Когда пришел в себя, фальшфейер Молчуньи виднелся далеко внизу, а мой глубиномер показывал полукилометровую глубину.