Третья молодость

В последнее время я на коллекторе не бывала, но свято убеждена, что вместо капель вода теперь льется потоками. Если бы она продолжала капать по-прежнему, водой снабжались бы лишь центр, Мокотов, Жолибож, ближняя Прага и Воля. И больше ни один район. Легко догадаться: ускорение фильтрации меняет качество жидкости, и уверяю – я тому свидетель. Для обеззараживания в воду добавляют двойную или даже тройную дозу антибактериальных средств, всяких хлоров, фенолов (кто поручится, не формалина ли?) вместо того, чтобы приспособить размеры и продуктивность фильтров к нуждам большого города. За сорок два истекших года времени было достаточно. Следовало отказаться от роскошных санаториев для правящей элиты и поставить фильтры. Впрочем, это не единственный пример того, когда бывшая правящая элита, да и теперешняя, отличилась высокими качествами ума и характера. Я с удовольствием называю их отравителями и с радостью жду возбуждения против меня судебного дела, ибо тогда, дабы доказать свою правоту, они вынуждены будут хоть раз напиться воды из-под крана.

* * *

Я сидела за машинкой, занимаясь рукописью, когда мне захотелось чаю. Размышляя над текстом, я отправилась в кухню, налила чаю, пошла со стаканом обратно в комнату и по пути отпила глоток. Не доходя до письменного стола, застыла на месте и с отвращением стала вспоминать, чего я по рассеянности умудрилась плеснуть в стакан и вообще откуда в доме такие вонючие помои. Вернулась в кухню, вылила жидкость в раковину, сосредоточенно налила себе чаю, попробовала – вроде бы чай! Я снова воспользовалась раковиной, достала другой чайник, вскипятила воду, продающуюся в бутылках, сделала свежую заварку, подождала, налила в стакан – на сей раз чай прекрасный. Никогда больше я не рисковала заваривать чай водой из-под крана.

А ведь я пила чай, заваренный водой из рек, озер и деревенских колодцев. Никакая вода не сравнится с помоями, которыми осчастливила нас столь заботливая, умная и дальновидная власть.

Чтобы таскать чистую воду на наш четвертый этаж, нужны были вместительные емкости. Ума не приложу, чего ради Марек сделал большую тайну из факта, что канистры продаются в киоске около универсама? Полагаю, как хранитель тайны, он придавал своей персоне особое значение.

А уж по части «я лучше знаю» с Мареком никто не мог соревноваться. Когда он вырывал у меня из рук луковицу, которую следует резать не так, а по-другому, я соглашалась легко, в других случаях получалось хуже. Поучения в машине я долго терпела с ангельской кротостью, хотя мурашки бегали у меня по всему телу. Наконец я не выдержала.

– Послушай, дорогой, ты же знаешь, я вожу девять лет, и, если подойти логически, можно надеяться: управляться с рычагом передач я умею, к указателям привыкла, соображаю, что сперва следует включать мотор, а потом трогаться с места, вправо сворачиваю с правой полосы, а не с левой. Знаю да же – нельзя таранить другие машины на шоссе. Не надо так меня опекать и напоминать о каждом пустяке. Ты меня очень обяжешь, если перестанешь капать мне на мозги.

Марек возразил, что он мне, дескать, помогает. Теперь уже не мурашки, а мороз пробежал у меня по коже.

– Нет, не помогаешь. Ведь я веду машину, а не ты, и замечания только мешают. Я, правда, невосприимчивая, но все-таки. Попытайся не давать мне указаний вроде «переезжай на левую полосу, сбрось скорость, обгони этого, пропусти того, теперь поворачивай» и так далее. Посмотрим, что получится. Вдруг да я сумею проехать по городу...

Марек еще поспорил со мной, у него-де развито желание помочь (черт бы побрал это его желание!). В конце концов он не столько согласился, сколько позволил упросить себя, и целый день прошел спокойно. На другой день все началось снова. Я держалась, стиснув зубы, иногда мне удавалось не обращать внимания на его болтовню, однако через несколько недель я снова произнесла речь. И опять помогло на сутки. С тех пор, похоже, это вошло в привычку: он свое, а я свое. Хотя замолчать я его просила все чаще и чаще, результатов добивалась мизерных.

В довершение всех бед в нем пышно разросся грубый эгоцентризм. На словах прямо-таки неземное благородство, всю бумагу в мире, включая туалетную, можно было заполнить болтовней насчет того, как порядочный человек должен относиться к ближнему своему, как обязан уважать чужие чувства и чужое время, помнить об интересах общества, оказывать всем и каждому одни лишь услуги и, Боже избавь, никого не затруднять. А вот на деле...

Длинный хвост покупателей мог образоваться в магазине – скрежет зубовный было слыхать на улице, – когда он выбирал самый аппетитный батон хлеба или двести пятьдесят граммов масла, ровненько и красиво отрезанного. Его ничуть не интересовали люди, пережидавшие взрыв его эстетических эмоций, а пресловутое уважение чужих чувств и времени, загнанное под пол, в таких случаях даже слабым писком не напоминало о себе. Но не приведи Господь, если кто-нибудь впереди него попробовал бы так привередничать!..