Третьего не дано

– Ну хорошо. Вечером я приду снова и мы поедем в пансионат, – произнес Днищев, поднявшись. – Считайте, что такова последняя воля Геннадия Сергеевича. Я вас в покое не оставлю.

– Неужели вы увезете меня силой? – спросила старушка.

– Непременно, даже не сомневайтесь.

Попрощавшись, Днищев покинул ее квартиру и вышел из дома. Возле метро "Киевская" он немного задержался, прислушиваясь к какому-то тревожному чувству внутри себя. Словно там сидел какой-то занозистый бесенок, мешая дышать. Купив сигареты, он посмотрел в сторону оставленного позади высотного дома. Тревога не покидала его, нарастая все больше и больше. Что-то тут было не так… Человек в подъезде. Ну конечно же! Когда он выходил из лифта, тот копался в почтовом ящике, спиной к нему, в шляпе, с поднятым воротником плаща, а затем торопливо пошел вверх по лестнице. И эта походка "в раскачку" … Мокровец.

Смяв в кулаке сигареты, Днищев бросился назад, через улицу, наперерез машинам. Влетев в подъезд дома, он огляделся. Затем побежал вверх по лестнице, на ходу вытащив из-под куртки "ТТ". На четвертом этаже остановился, прислушиваясь к каждому шороху. Дверь в квартиру Елизаветы Васильевны была чуть приоткрыта. Толкнув ее, он вошел внутрь… Она была убита точно так же, как и жена Мокровца. Ударом ножа в сердце. А рядом с ней валялся фотоальбом с вырванными листами. Днищев тяжело опустился на стул, блуждая взглядом по комнате. "Обезьяна" снова исчезла. "Но почему он не застрелил в подъезде и меня? – подумал Днищев. – Или ему нравится играть со мной в кошки-мышки?" Сняв телефонную трубку, он набрал номер Кротова.

– Я еду, – коротко произнес он.

– 3 –

Из записных книжек Просторова

"…С сожалением вынужден признать, что после смерти Владыки Иоанна Русская Православная Церковь осиротела. Разве может сравниться с ним расчетливый, осторожный, если не сказать боязливый, Патриарх Алексий II? Кого надо анафематствовать – с теми он вступает в компромисс, поддерживает под ручку стоящих в церкви по большим праздникам истуканов со свечками, у которых на лицах написаны все пороки вместе с печатями Каина и Иуды, охотно кушает в Кремле водочку, куда его приглашают, как ряженого, и не прочь сесть за стол переговоров с экуменистами. Я уже не говорю о деньгах, выжатых из обездоленного народа, на которые Лужков выстроил храм-памятник и себе, и Ридигеру. Таковы же и его ближайшие соратники – митрополиты Кирилл, Питирим, другие высшие иерархи церкви. Девяносто процентов из них надо менять. Но я ни в коем случае не имею в виду среднее и низшее звено духовенства, истинных священнослужителей, каждодневно несущих тяжкий крест в мелких городах и селах, в приходах провинциальной России. Не имею в виду сотен чистых духом монахов и проповедников, на которых стоит Православная Россия. А что же наши церковные "генералы", многие из которых были по совместительству и действительными генералами КГБ?