Третьего не дано?

Получалось, надо лишь немного поднажать на царевича, у которого первоначальная эйфория от первых удач напрочь улетучилась под Добрыничами, и теперь он изрядно сомневался в конечном успехе.

Ведь что реально он имел? С десяток небольших городов-крепостей, да и они оставались под его властью только благодаря бездарности царского военного руководства, тупо штурмующего в настоящий момент город Рыльск.

Как знать, если бы Дмитрия не пугала неизвестность, то он все равно давно уже сделал бы ноги, вот только не знал куда. Доходы-то лишь в Польше, а туда возвращаться нельзя — Жигмонт Ваза непременно сдаст неудачника Годунову, как пить дать сдаст.

Ехать в Рим и лобызать папскую туфлю? Но Павел V тоже побрезгует невезучим.

Их вообще нигде не любят.

И что тогда делать, на что жить?

Кстати, этот вопрос — имеется в виду отсутствие денег — перед Дмитрием встал уже сейчас, и весьма остро.

Шляхта — не донские казаки, воюют не за идею. Им бы покуражиться, порезвиться, устроив после ратных трудов большой гудеж и кидаясь серебром налево и направо, а где оно?

Да и казакам тоже кушать хочется, а на что купить припасов?

Но вопросы с едой Дмитрий кое-как улаживал, бессовестно спекулируя своим личным обаянием и клятвенными обещаниями уплатить сполна все долги, едва он воссядет на отчий престол.

Зато с серебром возникла проблема, поскольку купцы стали все чаще отказывать царевичу в новых займах.

Причина проста.

Наши русские, из числа сторонников Дмитрия, уже исчерпали свои запасы до предела — и рады бы дать еще, но нету. Что же касается иностранцев, то они с грехом пополам развязывали свои кошели до… битвы при Добрыничах. Зато после, отчетливо видя, что дело Дмитрия проиграно, стали еще скупее.

Оставался только один спонсор, но и он спустя несколько дней после моего прибытия в Путивль в ответ на очередную просьбу царевича о займе лишь виновато развел руками…

Ну да, моя работа.

Впрочем, особой заслуги я тут не вижу. Дело в том, что спонсора этого звали Барухом бен Ицхаком.

Памятуя о моем предсказании, данном ему еще во Пскове, он все равно некоторое время колебался. Затем на всякий случай съездил к отцу за советом, и тот дал сыну окончательное «добро» на все рискованные операции.

После этого Барух открыл свой туго набитый кошель для царевича, предвкушая изрядную поживу после того, как Дмитрий взойдет на престол.

Ох как я пожалел о своей опрометчивости.

Нет, скорее всего, нашлись бы и другие финансисты — Юрий Мнишек умел втереться в доверие, да и поддержка затеянного предприятия самим королем дорогого стоила, но все равно мне было неприятно.

Значит, надо исправлять собственную оплошность. Лучше поздно, чем никогда. И мне еще повезло, что я застал в Путивле самого Баруха.

Тот ведь поначалу, когда Дмитрий только выступил в свой поход, финансировал его не самолично. Еврейскому купцу находиться в военном лагере, особенно в таком, где полным-полно казаков, отчего-то питающих «страстную любовь» к людям его национальности, это, знаете ли, чревато.

Пойти на такой отчаянный риск могли люди уровнем пониже, стремящиеся любой ценой выбраться из нищеты и идущие даже на то, чтобы в случае чего поставить на кон собственную жизнь. А вот в положении Баруха рисковать собственной головой не имело смысла.

Он и не рисковал… до поры до времени.

Но после очередного сообщения, где было подробно описано сражение под Добрыничами, его итоги и нынешняя ситуация с вопросом: «Давать ли деньги теперь? А если давать, то пришлите мне их», купец посчитал необходимым выехать самому и ознакомиться с раскладом на месте.

Приехав в Путивль незадолго до меня, Барух недоумевал. С одной стороны, его отец твердо сказал, что мне, как сыну Константина, верить можно. Получалось, что Дмитрий все-таки будет в Москве.

Но с другой — было непонятно, каким именно образом царевич туда попадет. Судя по раскладу сил, наиболее вероятным купцу представлялось появление царевича в столице только в цепях и в железной клетке — другого варианта он не видел.

А кто тогда отдаст деньги?

Надо ли говорить, что меня Барух встретил с распростертыми объятиями.

Я не особо скрывал наши с ним встречи, да и как их утаить — народу-то в крепости не столь много и все на виду, а уж за мной с Квентином, как за недавно прибывшими, и вовсе был особый надзор.

Впрочем, значения этим двум свиданиям с купцом никто не придал, тем более что, едва увидев его в Путивле, я успел незаметно для прочих заговорщически приложить палец к губам.

Барух намек понял и не подал виду, что мы знакомы.

Да и потом я не пошел к нему вот так, с бухты-барахты, а после расспросов местного народца на тему, где бы подзанять деньжат. Мол, и одежонка в дороге поистрепалась, вон дыра на дыре, да и в кошеле пусто. Словом, ткните, ребята, пальцем в купчишку побогаче.

Ткнули, показав сразу троих, в том числе и Баруха, к которому я, разумеется, подался в первую очередь.