Третьего не дано?

На словах же Васюк должен был передать Годунову следующее, заученное им наизусть: «Князь Монтекки (специально выбрал прежнюю фамилию как лишнее подтверждение того, что слова исходят от меня) видел, что опасность для трона слишком близка, но там же узрел, как ее можно убрать. Нужно три тысячи рублей золотом, которые надлежит привезти для передачи ему, тогда опасность исчезнет. С ответом не затягивать и в случае согласия немедля прислать гонца обратно вместе с деньгами и тремя сотнями из числа Стражи Верных».

Я не стал упоминать, что хочу попросту помочь царевичу выбраться из Путивля — для того и нужны три сотни верных парней. Деньги же мне необходимы лишь для подкупа Дмитрия.

Уж очень сомнительно, чтобы Борис Федорович согласился на эдакое унижение для себя.

Единственное, в чем я не удержался, так это дал совет царю вычеркнуть и нигде не упоминать в своих бумагах Григория Отрепьева, поскольку самозванец хоть и не является истинным царевичем, но он и не Отрепьев, который находится здесь же, в Путивле, в окружении самозванца, и любой сомневающийся может на него посмотреть.

Разумеется, несмотря на всю конспирацию, риск имелся, но игра стоила свеч. Неделя туда, неделя обратно и неделя там — получалось, конец марта. То есть если все пройдет гладко, то я еще мог успеть в первую неделю апреля в Москву.

Да и момент с самой отправкой показался подходящим.

Васюк примешался как бы невзначай к уезжающим оборонять Кромы казакам и должен был, улучив момент, не заходя в сами Кромы, повернуть коня перед городом дальше на север.

Потому его отсутствие в Путивле хоть и приметили, но поначалу значения не придали — отпустил я его с казаками, и все тут.

Я не обольщался — ушлые людишки в окружении царевича все равно непременно засекут отсутствие одного из моих слуг. Да оно и понятно — если бы их была сотня, то можно было бы проскочить, а когда всего двое, то исчезновения не спрятать.

Но тут главное — выиграть время, чтобы у Васюка была фора не менее трех дней. К тому же я знал, как объяснить Дмитрию его исчезновение.

Более того, оно тоже входило в мой расчет.

Конечно, можно было бы вообще не писать, а отправиться самолично, но пока то да се, особенно касаемо разрешения от Дмитрия на выезд в Москву, пройдут те же три недели, а то и больше.

Впрочем, подготовить к моему отъезду царевича было все равно необходимо.

Во-первых, Васюк мог по какой-то причине не добраться до Москвы, или добраться, но не суметь вручить письмо царю, а главное — не изложить ему все на словах.

Во-вторых, мог заупрямиться и сам царь. Вот тут-то и необходимо было мое присутствие для того, чтобы дожать Бориса Федоровича.

После чего я «в панике» возвращаюсь обратно в Путивль, сообщаю, что Годунов собирается поставить во главе царского войска воеводу Петра Басманова, и все.

Одно это повергло бы Дмитрия в шок.

Как тот лихо дрался против войск царевича, стойко обороняя Новгород-Северский, Дмитрий знает и без меня, благо что происходило это всего несколько месяцев назад.

И это притом что в распоряжении воеводы имелось всего несколько сотен человек, а у царевича под стенами непокорного города стояло все его войско. Что уж говорить теперь, когда под руку Басманова поступит все царское войско?

Ну а потом, когда окончательно запугаю, можно будет предлагать и побег, не дожидаясь самого худшего, поскольку при малейшем промедлении, когда армия Годунова подойдет под Путивль, возможности удрать уже не будет — обложат город так, что мышь не проскочит.

Да, в городе можно продержаться достаточно долго, лишь бы хватило припасов.

Один ров перед стенами чего стоит. Как мне сказали, глубина его аж пять саженей, ну а ширину я и сам видел — метров десять, не меньше. Плюс вал, который тоже метров пять в высоту и столько же в ширину. Про стены вообще молчу — московским они уступят, но сами по себе смотрятся солидно.

Вдобавок и сам кремль не из дерева — каменный.

И в городе защитнички все как на подбор. Шляхтичи, конечно, те еще свиньи, но в быту, то есть как люди. Зато как воины — худого слова не скажешь. А донские казачки им тоже не уступят.

Но дело в том, что дожидаться конца осады никто не станет, а сдадут Дмитрия гораздо раньше, что он и сам прекрасно должен понимать, не маленький.

Многочисленных монахов соблазнит очередное послание их церковного начальства, то бишь патриарха Иова, поляков — обещание беспрепятственно отпустить их обратно в Речь Посполитую, а русских бояр — царское прощение, в случае если они поклонятся головой самозванца.

Моя задача изрядно облегчалась еще и тем, что, как мне удалось выяснить, царевич и сам помышлял о бегстве, особенно в первые дни после разгрома под Добрыничами, когда от него стали уходить поляки.

Если бы не жители Путивля, слезно умолявшие Дмитрия остаться, не исключено, что он бы уже был далеко от русских рубежей.

Более того, поначалу он был настолько перепуган, что не обращал внимания и на их просьбы, а подчинился лишь после того, как ему пригрозили «добить Борису челом, а тобою заплатити вину свою».