Третьего не дано?

— Слегка, государь, но мне удалось перетерпеть, — кротко ответил я, но и тут не устоял перед искушением и многозначительно добавил: — Осталась только легкая боль вот тут. — Я указал на место в середине лба, смазанное миром. — Но думаю, что через пару-тройку дней, от силы через неделю оно тоже пройдет. В конце концов, если очень надо, мы всё можем перетерпеть, верно? — И фамильярно подмигнул ему.

Последующие церемонии, обязательные после крещения, вновь прокрутили по «сокращенной» программе, поскольку нам надлежало в течение целой недели не только не смывать миропомазание, но и выслушивать объяснения таинств святой евхаристии, лишь после этого удостоившись причастия.

На самом деле, тела и крови Христовой мы вкусили сразу после крещения.

Ах да, чуть не забыл. Нарекли меня… Феодором. Да-да. Во-первых, шестого марта как раз была его память, хотя и не только его одного, но — это уже во-вторых — из всех прочих именно оно оказалось самым созвучным именем для Феликса.

Вот так я и получил заново свое имя, которое еще при рождении дал мне мой настоящий отец.

Кстати, я потому и выбрал для крещения именно эту дату, потому что припомнил, как о ней говорил мне царевич.

Нет, не путивльский, а настоящий, который сейчас в Москве. Шестое число было его днем ангела, потому его так и назвали, хотя первоначально Годунов хотел дать мальчику имя Иоанн.

Однако после того, как первенец Бориса Федоровича во младенчестве скончался, со своим вторым сыном будущий царь поступил более осторожно и окрестил его не на девятый, как поступали чаще всего, а на сороковой день, чтоб дитя слегка окрепло.

По святцам же выходило, что двадцать шестое января — день рождения наследника — было днем памяти не только святого Иоанна, но и еще какого-то мученика по имени Федор. Более того, на сороковой день, то есть шестого марта, вновь отмечалась память еще одного Федора.

Суеверный Годунов, когда ему указали на эдакое совпадение, принял его как некий знак или указание свыше, а потому немедленно все переиначил.

Но я выбрал этот день не только из-за своего нового-старого имени, а еще и потому, что на него выпадало одно более-менее подходящее имечко для Квентина.

Можно сказать, царственное — Василий.

Имелся в моем крещении и еще один плюс помимо якобы снятия контроля за нашими занятиями по философии.

В связи с обращением в «истинную» веру — почему-то у христиан все прочие считаются ложными — мы с Квентином переселились прямиком на нижний этаж самого собора, где по распоряжению толстенного завхоза-келаря нам выделили комнатушку из числа бывших кладовых под припасы.

Неприятное соседство с именитыми шляхтичами, прочно оккупировавшими воеводский двор, таким образом, оказалось в прошлом.

Пирушка по поводу новообращенных затянулась далеко за полночь, но я не увлекался содержимым кубков и чаш, так что на следующий день был полностью готов к очередному приему царственного ученика.

Я уже многое знал из задушевных разговоров с ним, которые пошли чуть ли не с самого первого дня, в том числе и о его тяжкой болезни, после которой воспоминаний о детстве у него практически не осталось.

Постигла его эта болезнь у некоего знатного боярина, который вскорости пострадал от жестокосердного царя, а он, Дмитрий, ухитрился бежать в Речь Посполитую.

Рассказывал он и о своих скитаниях в чужом государстве…

Словом, я еще раз убедился, что все мои картинки оказались подлинными на сто процентов.

Однако в письме, которое чуть ранее было написано мною Борису Федоровичу, я с раскрытием тайн не торопился — ни к чему они ему пока. Да и рискованно излагать их в письме.

Васюк — парень смышленый и проворный, но всех случайностей не предусмотришь, так что по пути в Москву все равно мог попасться, причем неизвестно в чьи руки — то ли это окажутся разъезды Годунова, то ли сторонники Дмитрия.

Именно потому сама грамотка была составлена исключительно в нейтральных тонах. Так, обычное послание своему приятелю Алексею Софронову — это я вспомнил про Алеху, по-прежнему болтавшегося в загранкомандировке.

Мол, у меня все в порядке, ученик попался знатный и платит не скупясь, все остальные условия тоже о-го-го, так что давай-ка и ты к нему. Есть тут свободная вакансия учителя… латыни.

Последнее больше для хохмы — думаю, что в языке древних римлян мой детдомовец разбирается, как заяц в «мерседесах».

А в заключение просьба в случае согласия незамедлительно отправить моего посланца обратно, да решать побыстрее, а то на столь тепленькое местечко желающих предостаточно.

Но подпись свою поставил честно, без обмана.

Предназначалось это письмо лишь для одной цели — дабы царь уверился по почерку, что гонец действительно от меня.