Третье дело Карозиных

– Потому и существует такое понятие, как месть, – промолвил Сульский. – Согласитесь, что может быть лучше такого оправдания? Чем еще можно так прикрыться? Материальной выгоды вроде как никакой, а насколько благородно выглядит требование справедливости! Или там требование восстановить поруганную честь, оскорбленное достоинство. – Он помолчал. – Но поверьте, Катерина Дмитриевна, все равно в каждом преступнике живет очень матерьяльный и очень четкий расчет на богатства и выгоду иного, более конкретного свойства. Просто не у всех получается это поиметь, тогда и приходится удовлетворяться выгодами духовными, навроде высокой идеи или справедливой мести.

– А вы философ, – мягко заметила Катенька.

– Есть немного, – улыбнулся Сульский. – Но я, кажется, заболтался, – он взглянул на часы, показывающие уже начало первого. – Мне пора, Катерина Дмитриевна. Если появятся какие-нибудь новости, то непременно вам сообщу.

– Да и мне пора, – вздохнула Катенька. – Я поеду нынче к Анне Антоновне Васильевой. Хочу показать ей книгу, ну, ту самую… Вы, кстати, не видели, что с ней сотворил этот неизвестный господин.

– Покажите, – попросил Сульский.

– Тогда идемте, она, по-моему, в кабинете. – Катя поднялась из кресла и Сульский тотчас тоже поднялся.

Они прошли в кабинет, где на столе лежал растерзанный томик четьи-миней.

– Вот, полюбуйтесь, – вздохнула Катенька, протягивая Сульскому книгу. – Ума приложить не могу, что ему понадобилось в книге. Что он в ней искал? Что в ней вообще могло находиться?

– Н-да, интересно, – покачал головой Алексей Петрович. – Очень интересно. Однако это возможно узнать. Если вам, Катерина Дмитриевна, повезет и к вам попадет та самая книга, тогда нужно будет с ней сотворить то же самое.

– Вы полагаете, что мне это удастся? – без особенной надежды спросила Катя и погрустнела. – Очень мне не хочется, Алексей Петрович, разговаривать с Анной Антоновной на эту тему, – призналась она.

– Отчего же? Полагаете, что она все-таки имеет касательство к происходящему, или не хотите, наоборот, высказывать ей свое недоверие? – поинтересовался он.

– Сама не знаю, – вздохнула Катя и пожала плечиками. – Нет у меня уверенности, что Анна Антоновна не знала, что происходит. Как вот вспомню, что она тогда сказала: «Авось ничего у них не выйдет…» – Катенька нахмурилась. – Ну да ладно, лучше уж попробовать суть дела выяснить, чем вот так в сомнениях оставаться.

– Это вы верно заметили, – улыбнулся Сульский. – Уж лучше, по мне, жалеть о том, что сделал, чем о том, что должен был бы, хотел бы, да не сделал.

– А еще лучше и вовсе ни о чем не жалеть, – добавила Катя и посмотрела ему в глаза. – Но вот это-то как раз почти никогда и не удается сделать. Ну что ж, желаю вам удачи, Алексей Петрович. Очень надеюсь, что вы нынче не зря туда едете. Вы ведь туда сейчас, к дому вдовы Ковалевой?

– Нет, – несколько уклончиво ответил Сульский. Он поцеловал Катеньке ручку и раскланялся на прощание.

Катя осталась одна, села за стол, написала Анне Антоновне записку, в которой просила о встрече, и велела ее отнести. А сама снова задумалась. Что же, получалось, что Ковалев тут вовсе ни при чем? Странно, но этого она уж никак не могла предположить, наоборот даже, была более чем уверена, что без него-то как раз и не обошлось, да и не могло обойтись. Однако вот нате вам, ошиблась.

А несчастный покойный Сергей Юрьевич, прикрывавший свои злодейства и жажду благ материальных желанием отомстить за поруганную честь своей сестры, только-то и виноват оказался в том, что проигрался генералу Морошкину и отдал свой проигрыш векселями. Катенька вздохнула. Что ж, тогда, возможно, тут действительно история одна, а не две, как ей давеча показалось.

Получалось, что началась эта история действительно с подмены векселей. Возможно даже, что Алексей Петрович прав и дело тут как раз в шантаже, и Мельский как раз выступает главным злодеем. Однако при чем же тут тогда четьи-минеи? Это и следовало выяснить.

Катенька исполнилась решимости, велела закладывать лошадей, поднялась к себе, оделась, и едва она закончила со своим туалетом, как принесли ответ от Анны Антоновны. Васильева, как всегда, была чрезвычайно многословна и любезна в своей записке и, конечно, приглашала Катеньку приехать в любое удобное для нее время. Карозина спустилась в кабинет, завернула растерзанные четьи-минеи в оберточную бумагу, одела шляпку и поехала к Васильевой, ничуть не испытывая совестливых угрызений, потому как находиться в сомнениях и бояться получить им либо подтверждение, либо опровержение – это было не в ее характере. Неизвестность и неопределенность выводили ее из душевного равновесия, хотя и решиться на что-либо ей порой было чрезвычайно трудно, но уж если Катерина Дмитриевна на что-либо решалась, то всякая неуверенность в собственных поступках оставляла ее тотчас. Так же случилось и на этот раз – едва только она решилась, как перестала мучиться от того, что, может быть, еще ошибается и наверняка уж доставит Анне Антоновне неприятные минуты объяснений.