Третье дело Карозиных

– Извините, Денис Николаевич, – промолвила та, глядя исключительно на подполковника, – что из-за меня вам так сразу захотелось прогуляться.

– Да что вы… – сделал было попытку оправдаться Фарапонов, но Катя стремительно поднялась и так же стремительно покинула гостиную, едва только попрощавшись с подполковником.

Когда мужчины остались одни, то, поглядев на захлопнувшуюся за Катей дверь, они обменялись многозначительным взглядом и Никита Сергеевич вздохнул.

– Женщины… – примирительным тоном промолвил подполковник.

– Идемте, Денис Николаевич, мы собирались прогуляться, – предложил Карозин. – И мне кажется, что нам есть что обсудить.

Мужчины вышли из дому и пошли к Тверской, освещенной фонарями.

– И все же, кто был этот человек? – продолжил прерванную тему подполковник. – Он явно видал где-то ваши почерка… Х-м, х-м… И как бы нам все же на него выйти?

– Риторический вопрос, – с кривой ухмылкой откликнулся Карозин, заложив руки за спину. – Однако вы правы в том, что ему пришлось где-то увидать наши с Катей почерка… Но каков нахал! – воскликнул он, внезапно разгорячившись. – Какова записка!

– Это да! – подхватил подполковник, обрадовавшись даже оживленному разговору.

– Это же надо было такое сочинить! «Ефим, господина, что предъявит тебе эту записку, пропусти и не чини никаких преград. Все, что скажет, выполни так, как если бы это были мои личные распоряжения. Карозин». – Никита Сергеевич даже остановился и покачал головой. – Каков нахал! Он, значит, знает даже и то, как моих слуг зовут. Что же это за человек такой и откуда он все это знает?.. Может быть, – Карозин снова двинулся, – Катя права, Денис Николаевич? – Никита Сергеевич посмотрел на подполковника. – Может быть, тут действительно замешана Васильева? А что? – Карозин вновь оживился. – Это как раз многое может объяснить. Например, то, откуда этот негодяй знает, как зовут моего слугу, да и про почерка тогда сразу все становится ясно. Катенькины записки она не раз получала, да и мой почерк небось видела. Да, точно видела… – он задумался на минуту и вновь остановился. – Помнится, я даже как-то ей самолично записку писал… Катя тогда была больна и не могла приехать к Васильевой на именины. Пришлось мне писать записку и объясняться. Что скажете?

– Х-м, х-м, – откликнулся подполковник и покрутил усы. – Что ж, вполне вероятно, вполне… Однако сдается мне, Никита Сергеевич, что не все тут так просто. Я-то, хоть теоретически и допускаю мысль о том, что здесь без мистики не обошлось… – Карозин метнул на подполковника такой взгляд, что Фарапонов тотчас поспешил добавить: – Но, полноте, Никита Сергеевич, я ни в коей мере не допускаю, что и на практике все так и окажется. Словом, я по-прежнему придерживаюсь той мысли, и твердо придерживаюсь, – выделил он голосом, – что все-таки тут подоплека более политическая, нежели мистическая.

– А я так полагаю, Денис Николаевич, – проговорил Карозин, – что тут подоплека практическая, сугубо матерьяльная, и никаких таких кунштюков, навроде мистики и каких-то там бабушкиных сказок, здесь просто нет, да и быть не может! Вы вот помните ту историю актрисы Любчинской?..

– О, да, что-то слышал, – кивнул подполковник, который хотя и знал эту историю доподлинно, но решил подыграть Карозину, только чтобы он отвлекся наконец от давешней размолвки с супругой, из-за которой, по всей видимости, все еще переживал. Подполковник проявил такт, позволив Никите Сергеевичу пересказать тот случай, предложив зайти в небольшой трактир.

Так они и сделали.

Что же до Катерины Дмитриевны, то она, поднявшись к себе, обдумала случившееся еще раз и твердо решила, что завтра же поедет к Анне Антоновне и попытается вызнать у нее все, что касалось того поверья о графской дочке, а заодно и побеседовать насчет тех людей, что были у нее.

И все же происходящее никак не складывалось в одно целое. Мозаика упорно не желала собираться и являть Катерине Дмитриевне свой рисунок и свой смысл. Тяготило ее это ужасно. Она разделась и легла в постель, но не могла уснуть, заодно и переживая еще, что поссорилась с мужем. И отчего он всегда упрямится, отчего никогда не желает признавать сразу, что она может оказаться права? Отчего вот так?

Катенька повернулась на спину и посмотрела в потолок. Она попыталась еще раз вспомнить, с чего все это началось, и представить, к чему же все это ведет. Главное, полагала она, это понять, что движет преступником, что за цель он преследует и чего добивается, и тогда уже, поставив себя на его место, попробовать постичь смысл его поступков, тайный именно до тех самых пор, пока цели его и намерения остаются неясными. Сейчас Катенька не могла даже и предположить, что нужно людям, с которыми она столкнулась. Что такого скрывалось в этой книге?

Но нет, остановила она себя, начать надо заново. Кто-то подделывает почерка. Этот кто-то явно связан был с Ковалевым, и когда они были вместе, цели и мотивы этих людей были более чем ясны. Подделав почерк, Ковалев с рекомендательными письмами проникал в приличные дома. Это все ясно. Это была система.