Трасса Ноль

Яна щурится в лучах утреннего солнца и медленно кивает. Она чувствует, как в груди начинает оттаивать гигантский ледяной ком…

Ну вот и все. Из небытия лениво проступили звуки бегущей воды и блюза, затем появился свет – дрожащий огонек свечи на столе. В реальность вкрадчиво вплелся запах корицы, по телу разлилось уютное тепло.

Яна недоуменно улыбнулась и окинула комнату взглядом, в котором светилась тихая радость. Бежать – отсюда, из этого зачарованного дома с белыми стенами, застывшего в безвременье вечной молодости? От их солнечно-летней Трассы Ноль, от старых друзей – жирафа и сиреневого оленя?

Ну уж нет! У Яны вырвался тихий смешок.

Слишком долго она бежала, теперь настало время вернуться туда, где всегда было ее место. Время быть собой и действовать!

Ее рука нежно провела по гладкой коже живота.

Яна наконец знала, что делать. Она знала, как задержать Сида! Теперь главное – успеть, успеть, успеть…

Сид

– У меня для тебя есть сюрприз!

Голос Яны застал Сида почти в дверях: он как раз примерялся, как бы половчее унести сразу и рюкзак, и сумку с реквизитом.

– Ну что там, бэби?

Он оглянулся через плечо, скрывая раздражение за нетерпеливым дружелюбием.

Сегодня был день последнего представления в Автово. Через два дня их ждет Дубай. Сколько же событий за двое суток: прощание с манежем, который подарил Сиду иной способ жить жизнь, отвальная пьянка с труппой, лихорадочные сборы, ночной аэропорт… А дальше только воздух, путь в неизвестность вдвоем с Никой сквозь черную мглу.

Сид уже не помнил, когда он в последний раз спал больше трех часов кряду, но что за беда? Бывают периоды жизни, когда спать просто нельзя, иначе упустишь все самое настоящее.

– Я его готовила две недели.

Он пристальнее взглянул на Яну: бледная и отощавшая, кутающаяся в толстовку Сида, на голове громоздится нелепый пучок выцветших волос. На узком сосредоточенном личике залегли глубокие тени, губы чуть дрожат. Сид все же предпринял последнюю попытку:

– А может, отложим на вечер, бэби?

– Нет, нет, сейчас! Пойдем!

Яна горячечно схватила Сида за руку. Он покорно вздохнул.

– О’кей, идем.

Что же, по крайней мере, он узнает, чем Янка занималась все холода, притаившись в их белой комнате. Сид привычно шагнул к двери, но его остановил нетерпеливый возглас Яны:

– Нет, не туда. Дальше!

Сид сбился с шага. Он ощутил, как закаменели челюсти, а ладони мигом вспотели.

– Что?..

Но Яна не заметила его смятения. Она пятилась дальше по коридору, зазывно маша рукой:

– Ну же, ты только глянь!

Время замедлило бег. Сид увидел, как ее рука медленно, словно сквозь толщу воды, тянется к пыльной дверной ручке (нет, вовсе не пыльной! а он только сейчас заметил!), как с усилием поддаются несмазанные петли.

– Не надо…

Он сказал это или только подумал? Горло обожгло волной паники, внутренности завязались узлом. Сиду показалось, будто он стоит на краю пропасти.

Но Яна даже не взглянула на него. Она толкнула дверь, и та распахнулась настежь с рвущим душу скрипом.

Сид почувствовал, что его сейчас вырвет. Он сделал нетвердый шаг к открытой двери и хрипло прошептал:

– Нет. Не может быть…

Он до боли сжал кулаки и взмолился: пусть это будет лишь сон! Сейчас он проснется, и все снова будет в порядке. Все вернется на прежние места: пыльная запертая дверь так и останется надежным стражем его короткого сбивчивого сна.

Но Сид понимал, что этого не будет. Все бесполезно: кто-то уже отпер дверь, и теперь все худшие призраки вырвались наружу. Время сделало безумный скачок, вернувшись на четверть века. Все повторялось, и это была реальность, а не дурной кошмар.

Тринадцатилетний тощий пацан выскакивает в коридор, теряя на ходу разношенные тапочки.

– Мама, стой! Мама!!!

Он слышит себя будто со стороны. Голос опять подвел, сорвался на жалкий мальчишеский визг. Но сегодня это не имеет никакого значения.

– Мама!

– Ну что там еще?

Успел! Она еще не ушла, но уже почти в дверях. Еще молодая, еще красивая. Дубленка, украшенная тесьмой, длинные волосы разметались по воротнику – живое золото, ни единой седой нити.

Она даже не оборачивается на вопли мальчишки, не отводит взгляда от зеркала в прихожей. На полуоткрытые узкие губы привычно ложится слой алой помады.

– Деду стало хуже!

Пацан мнется под тусклой лампочкой, приплясывает в панике и кусает губы. Он точно знает: сегодня в ту темную комнату закралось нечто, с чем он сам не справится.

– Скорую вызвать… Мам?

Конечно, сейчас она бросит свою глупую помаду и пойдет с ним. Ему не придется нести это бремя в одиночку – только не сегодня!

– Не выдумывай! Я опаздываю.

Мальчишка ошалело моргает. Этого не может быть, ему послышалось. Сейчас она передумает, не может не передумать.

– Бэби, ты идешь?

Голос с лестничной площадки застает его врасплох, ошеломляет. Это голос его главного врага. Мальчишка чувствует, как из глаз брызгают горячие слезы бешенства.

В проеме входной двери появляется плечистый силуэт: кожаная косуха, короткие темные волосы. Ненависть рвется наружу клокочущим воплем:

– Не ходи с этой стервой! Мама, ты нам нужна!