– Я не понимала последнее слово… несколько последние словы. Но я сейчас завершаю: по дороге идет Гюнтер, он не должен слушать. Всего хорошего и спасибо. До новых встреч.
– До новых… встреч.
Так она и знала!
Вот оно: осечка, сучок, задоринка.
И страшнее просто ничего уже не бывает – чемодан украли… Со всеми вещами! Даже Лида говорила: чемодан тяжелый. Как же быть-то, а? Звонить куда-то… куда? Если в поезде украли, то… а если в Гамбурге, тогда… ах да в любом случае надо в полицию звонить – неважно, в поезде или где. Звонить в полицию и – …говорить по-немецки. Лида!
Она, положив наконец захлебывавшуюся короткими гудками трубку, нашла номер телефона Лиды:
– Лида, дорогая моя, у него чемодан украли – не то в поезде из Гамбурга, не то в самом Гамбурге, надо что-то делать, куда-то звонить, я не знаю куда! Позвони в полицию, дорогая моя, очень тебя прошу, это немедленно надо сделать, у него же в этом чемодане всё, вся жизнь…
– Как – «вся жизнь»? – оторопела Лида, тут же и придавленная уровнем ответственности, возлагаемым даже не на нее целиком, а только на ее немецкий язык.
– Ну так… просто вся жизнь – и все!
– Ценности какие-то?
– Конечно, ценности… разные ценности!
– Например, какие?
– Я не знаю, Лида, Господи, не все ли тебе равно! Надо звонить скорее…
– Так ведь чтобы звонить, надо сначала выяснить, где украли… может, чемодан у него еще в Берлине украли, я ж его в поезд не сажала, не видела, был чемодан или нет! Могли и в берлинском поезде украсть, пока в Гамбург ехал…
– Что ж это за страна-то такая? Ты говорила, что Германия в сто раз лучше Дании, а такое происходит… Целыми чемоданами ведь крадут, где же совесть-то, чтобы сразу по стольку? В Дании у него никогда ничего не крали!
– А потом, – не по-женски мужественно проигнорировав выпад в адрес Германии, продолжала Лида, – надо ведь все-таки точно знать, что в чемодане было. Список вещей нужен составленный. У меня же сразу спросят!
– Списка нету – и не будет, Лида… кто ж тебе список-то составлять станет?
– Он пусть и составит, его ведь чемодан! Ты прямо как маленькая…
– Нет-нет, ему ничего нельзя говорить, ни в коем случае, Лида, дорогая моя! Я вообще не от него про кражу узнала, а от одной приятельницы его. Сам-το он, конечно, не расскажет – пусть хоть и его самого украдут… ой, типун мне на язык!
– Может, приятельница эта чемодан и… того? Приятельницы тоже разные бывают. Вон, шведы у него какие зачуханные оказались – и остальные, небось, такие же!
– Как – зачуханные? Он сказал, обычная семья…
– Обы-ы-ычная!.. Обычные семьи –
– …босая? – Сердце у мамы упало на пол.
– Почти! Я не знаю… может, так и надо, конечно, иностранцы тоже всякие бывают, но только вот
И тут мама взяла себя в руки.
Босая девочка значит босая – не Лидиного это ума дело, у девочки родители есть. И насчет того, как мой одет, не Лиде судить.
– Я, собственно, не столько затем звоню, чтобы ты ребенка моего критиковала, сколько затем, чтобы номер полиции у тебя спросить: можешь ты открыть телефонную книгу, найти слово «полиция», по-немецки это «полицай», и прочитать цифры, которые рядом с ним стоят?
– Так… а звонить ты сама, что ли, будешь? – неприличным образом удивилась пуленепробиваемая Лида. – Ты же, по-моему, и немецкого не знаешь…
– Это я не знаю? А вот: Моргэнс загт ман Гутэн Моргэн! / Хабэн зи вас цу безоргэн?.. Нет, ну ты сама-το посуди: если я не знаю, откуда тогда ребенок мой знает?
Перед логической задачей такой сложности и таким головокружительным речевым периодом, произнесенным
Теперь у мамы был телефон полиции… так, кто у нас знает немецкий? Знает так, чтобы связно изложить суть проблемы: есть человек с таким-то именем и отчеством и такой-то фамилией, гражданин Дании (номер его паспорта у нее где-то записан), совершающий поездку в Копенгаген, и человека этого в дороге обокрали, украден чемодан – черный, тряпичный… или, как он называется, из полиэстера… полиистерический, на колесиках, одно колесико дефектное, объявите розыск. В чемодане находятся ценные вещи. Я бы и сама ведь смогла все это сказать, только вот… решусь ли?