Трансформация войны

Как бы то ни было, по словам британского военного писателя Бэзила Лидделла Гарта, одного из тех, кто сопротивлялся чарам этой работы, Vom Kriege стала «Прусской «Марсельезой», будоражащей тело и опьяняющей рассудок». Сам Клаузевиц, кажется, смотрел на варварства войны с тихим смирением. Впоследствии писатели трактовали его слова как громкий призыв к действию, горячо соглашаясь с ними, и называл то, о чем он говорил, несомненным благом. Список тех, кто, объявляя себя учеником Клаузевица, с радостью громоздили жестокость на жестокость, весьма длинен и изобилует хорошо известными фамилиями, начиная с Кольмара фор дер Гольца и заканчивая некоторыми наиболее безумными фигурами из числа современных ядерных стратегов. И это влияние не ограничивалось теорией. В XIX веке, несмотря на присущую ему националистическую напыщенность и социал-дарвинистскую риторику, все же удалось удержать войну между европейскими странами в определенных рамках и смягчить ее ужасы. Но следующий век увидел две «тотальные» мировые войны, которые велись с почти полным игнорированием каких бы то ни было ограничений. Стороны применяли все имеющееся у них оружие, старались уничтожить всех и вся, до чего только могли дотянуться, а закончилось дело применением ядерного оружия, ужас перед которым только теперь начинает отступать.

Согласно Клаузевицу, закон войны основан на «незаметных, едва достойных упоминания ограничениях, которые насилие само на себя налагает». Если во времена, предшествовавшие Освенциму, цивилизованные нации давно перестали истреблять друг друга под корень подобно дикарям, то произошло это не благодаря каким-либо изменениям в природе войны, а потому, что они нашли более эффективные способы борьбы. В Vom Kriege Клаузевиц одной непочтительной фразой расправился со всем огромным корпусом международного права и обычая. Тем самым он создал прецедент, которому с тех пор следует литература по «стратегии», вплоть до того, что книги о законах и обычаях войны обычно хранятся в отдельных, находящихся несколько в стороне библиотечных полках. Однако война без законов не просто чудовищна — она невозможна. Для того чтобы это показать, мы совершим путешествие в историю, рассмотрим настоящее и попытаемся заглянуть в будущее.

Законы войны: военнопленные

Понять, насколько ошибочным было то, что Клаузевиц сбросил со счетов международное право и обычай, можно, изучив его собственную судьбу после того, как он попал в плен. Это произошло двумя неделями после злополучного сражения при Йене, когда его подразделение, ведя арьергардный бой под Пренцлау между Берлином и Балтийским побережьем, оказалось отрезанным французской кавалерией. Вместе с прусским принцем Августом его доставили в Берлин. Пока молодой Клаузевиц дожидался в приемной, принца допрашивал Наполеон. После этой встречи оба молодых дворянина дали слово чести, что не будут дальше участвовать в войне, и были отправлены домой. Через месяц им было приказано следовать в место заключения во Францию. Поездка была неспешной, и Клаузевиц даже воспользовался возможностью навестить Гёте в Веймаре. Достигнув Франции, они сначала остановились в Нанси, затем в Суассоне и, наконец, в Париже. Несмотря на то что власти присматривали за ними, дворяне передвигались повсюду абсолютно свободно и могли часто появляться в лучших светских кругах. Путешествие завершилось спустя десять месяцев, когда после подписания Тильзитского мира им было позволено уехать домой. Поехали они через Швейцарию, остановившись у злейшего литературного врага Наполеона, Мадам де Сталь, в салоне которой принц Август, похоже, завел роман.

В то время Клаузевиц был капитаном. Если бы он попал в плен во время какого-нибудь современного конфликта, скажем, в Италии или во Франции во время Второй мировой войны, его бы ждала совершенно другая судьба. Вероятно, его доставили бы в какой-нибудь центр допроса после пары дней морения голодом и грубого обращения. В соответствии с международным правом он был бы обязан назвать свое имя, звание, личный номер, группу крови и ничего больше. Если, однако, следователи на допросе решили бы, что он владеет важной информацией, они бы попытались выжать ее из него, хотя, вероятно, не прибегая к настоящим пыткам. После этого его отправили бы за колючую проволоку бы в какой-нибудь лагерь для военнопленных. От него не требовали бы обещания, что он не сбежит. Напротив, попытка бегства считалась бы долгом его как офицера и джентльмена. Даже повторные попытки бегства не считались нарушением и поэтому не подразумевали наказания, если он не поднимал оружия и не убивал охранников.