Но как прийти к этой сумме? Равняться было не на кого. Всё моё близкое окружение жило скромно. Мы очень редко общались с ребятами, у которых было более высокое финансовое положение. Тесно мы дружили только со своими земляками из Тынды. Нас было десять, и мы всегда крепко держались друг друга. После маленького родного городка Благовещенск казался реально огромным: 250 тыс. населения — это почти десяток таких городов, как Тында. Он был для нас настоящим мегаполисом, в котором, как нам казалось, живут ненастоящие, неискренние люди. У них не было такой крепкой дружбы, как у нас, не было чёткой установки «сказал — сделал», не было понимания, что за слова нужно отвечать. Каких-то базовых принципов, которые в нас закладывали с самого детства старшие ребята, не было в Благовещенске. И мы всегда критиковали парней, которые носили очень странные обтягивающие джинсы и закатывали их на лодыжках. Сейчас мне пишут в комментариях: «Что у тебя за причёска, что за подстреленные штаны?» Да, теперь и я пришёл к этому. А тогда говорил, что все такие выглядят, как геи. Мы смеялись над местными, но постепенно вливались в жизнь большого города.
После знакомства с Катей я начал взрослеть ещё быстрей. У меня появилась машина, потом я купил DVD-плеер. Мы часто сидели в машине на берегу Амура и смотрели фильмы. Самые разные. Покупали без особого разбора в магазине или брали в прокате. Вместе довольно быстро решали, что взять, сидели и смотрели. Даже не помню названий, потому что тогда я не особо следил за сюжетными поворотами, а всё больше смотрел на Катю и думал только о ней.
Однажды мы привычно смотрели кино и неожиданно Катя сказала: «Ты знаешь… я недавно поймала себя на мысли, что всё время думаю о тебе… Что я сижу и скучаю по тебе». Это был взрыв для меня! Меня тогда будто током ударило. Конечно, я понимал, что всё к тому и шло, что наши отношения развивались, и мы, как говорится, «встречались». В кавычках. Но никто ничего о своих чувствах не говорил. Не было никаких слов любви. Не было мечтаний о том, кто к кому переедет. Не было вопросов о том, когда мы встретимся в следующий раз. Не было определённых правил. Всё шло само собой, очень органично. Мы просто получали удовольствие, находясь вместе. Мне кажется, что всё было и так понятно, без слов.
К тому моменту, когда Катя первая заговорила о своих чувствах, пусть не прямыми словами, я её уже безумно любил. Просто безумно! Но я не мог ей об этом сказать! Я держал свои чувства в себе и старался явно их не показывать. Дело в том, что мне было страшно её потерять. В голове вертелась всякая ерунда: что я хреновый, нищий, не красавец, не интеллектуал и вообще обделён жизнью. Это застряло в психике очень глубоко. Я недооценивал себя и был уверен, что не достоин Кати, что она может найти себе парня получше. Такая возможность у неё реально была. Какие ребята — на моих глазах! — подкатывали к ней в ночных клубах! Я ревновал, но ничего не мог поделать. Ведь, по сути, у нас не было тогда отношений. Но всё же я очень горячо надеялся на то, что она сможет меня полюбить, и одновременно понимал, что у меня в этом вопросе очень жёсткая конкуренция.
Такие чувства, как неуверенность и страх, до сих пор преследуют меня время от времени. Уровень самооценки всегда занижен, внутри недовольство собой и боязнь того, что в будущем я потеряю то, что сейчас имею, что всё это может исчезнуть в одночасье. Я ощущаю это на уровне самого высокого страха. Но эти чувства являются для меня неким мотором, который подталкивает меня к активным действиям и всегда держит в тонусе. Потому я не останавливаюсь. Если сделаю остановку, то рискую потерять всё то, что сейчас у меня есть.
В тот период наших посиделок в машине и просмотров фильмов Кате было 20 лет, а мне 19. Или ей 21, а мне — 20 (точно уже не помню). Мы были совершеннолетними и взрослыми, но Катина мама продолжала контролировала дочь: где она, что делает, когда придёт домой и т. д. А Катя была послушной девочкой. И мы всегда поглядывали на часы, чтобы она не опоздала домой к положенному времени.