Тракт. Дивье дитя

Федор огляделся, поискав глазами плачущую — и поразился, увидав Оленку. Она сидела за столом под портретом генерала Замошникова, уронив простоволосую головку на руки и вздрагивая плечами, а рядом с ней стояла запечатанная сороковка.

У Федора на миг отлегло от души. Он присел рядом и погладил Оленку по волосам. Она яростно, не оборачиваясь, скинула его руку.

— Оленушка, — окликнул Федор, — краса писанная! Ты мне скажи, кто тебя обидел — я тому так покажу, чтоб и десятому заказал!

Оленка вскинула голову и Федор тихо восхитился ее злым заплаканным лицом с горящими глазами.

— Кто?! Да язык мой длинный! И ты меня не замай, — фыркнула Оленка, вытирая щеки пальцами. — Чего разлакомился, утешальщик? Я, небось, ничего у тебя не просила!

— А ты попроси, — улыбнулся Федор.

— Попросить, говоришь? — Оленка тоже усмехнулась сквозь слезы. — Прошу тебя, сокол ясный, катись-ка горошком от нашего порожка! К барыне своей катись, у нее, чай, перина-то мягче моей!

Федор протянул руку, Оленка врезала по ней ладошкой, схватила со стола бутылку и опрометью выскочила из кабака.

— Силыч, — спросил Федор, качая головой, — что это с ней?

Устин Силыч улыбнулся своей лучезарной улыбочкой.

— Да что, Федор Карпыч! Дурочка — и больше ничего. Нонче с утра Кузьма с Петрухой на волков-то потащилися — волк Кузьме руку-то и откусил, али отстрелили ее, ничего у них не поймешь. А Оленка прибежала, да рассказала, что в волка этого Лаврентий Битюг обернулся — вот мужики-то и похватали колья да топоры, да и побежали оборотня бить. Известно — необразованность! А дурочка поняла, что из-за ней смертоубийство выйти может — да и в слезы. Что возьмешь… а ваше степенство-то водочки не желает?

Федор отрицательно мотнул головой, вышел из кабака и вскочил в седло. Все складывалось наилучшим образом; ему только жарко захотелось увидеть, как деревенские вахлаки расправятся с колдуном и его приятелем — Федор подумал, что это разом успокоило бы его сердце.

Они сами! Оленка, цветочек лазоревый, да какая ж ты умница! Даст Бог, все наладится, даже если те, кто будет разжигать костер или рубить черепа, и пойдут на каторгу! Главное, леших мы в Прогонной изведем — а дальше будем спокойно жить, любить хорошеньких женщин и зарабатывать деньги.

Ах, как все кстати, думал Федор, но, не успел проехать полдороги до крайнего домишки, как пришлось придержать коня. Навстречу ему, к Силычеву кабаку, валила толпа. Похоже, они уже все закончили, подумал он с тенью досады, но тут же рассмотрел возвышающегося над головами, как каланча, Лаврентия — а рыжий, улыбающийся, в одной рубахе, обнимающий свой неизменный скрипичный футляр, шел рядом с ним.

И деревенское дурачье гоготало, обмениваясь шуточками — вместо того, чтобы извести, наконец, нечистую силу под корень. Обсуждало развлечения в ближайшее воскресенье!

— И точно! И точно! — выкрикивал молодой мужик из соседней деревни, кажется, из Бродов. — Как в прошлом годе на Пасху: сойтися в овраге с двух сторон — наши супротив ваших, стенка на стенку…

— Да ну, — смеялся Лаврентий, — чай, жулить станете! Ты, Афанасий, даже не жди — я тоже супротив выйду, так ты мне на поодиначки не попадайся…

— Ты-то пойдешь, рыжий?

— Да куда ж мне деваться? — усмехнулся рыжий — и, остановившись, поднял на Федора глаза. — Здорово, Федор Карпыч. Душно-то как подле тебя… уезжал бы ты!

Федор осадил вороного.

— Что, мужики? — сказал презрительно. — Бесов слушаете, леших с оборотнями? Глаза они вам отвели, или креста на вас нет? Трусы! — и сплюнул на землю.

— А ты, ваше степенство, не замай, — сказал кудлатый Алемпий со всей черноземной солидностью. — Обчество в твои дела не лезет — и ты в евонные не лезь.

— Ты приехал — ты и уедешь, — встрял Архип — а ведь должен бы думать, разок побалакав с лешими по душам! — А нам тут жить. С лесом тоже поладить надоть…

Федор улыбнулся снисходительно и насмешливо.

— Вот как, значит, православный народ? Небось, свечки в церкви ставите разом и Георгию, и змею? Чтоб с нечистым духом не ссориться — можно ведь и в ад угодить?

Лаврентий набычился и шагнул вперед, и рыжий остановил его жестом, как питерский аристократ — своего приятеля.

— Федор Карпыч, — сказал лешак тихо, — прошу тебя — уезжай, пока беды не стряслось. Тревожно что-то мне…

Федор улыбался. Да, он был вполне готов показать этим деревенским дуракам настоящее лицо лесной нечисти — этот туман, пепел, прах из которого она сделана и в который превращается, когда издыхает — так что леший вполне мог бояться. Но для окончательной победы и для того, чтоб и мужики увидали его великодушие, Федор все-таки сказал:

— Ты, нечистая тварь, убирался бы в свой лес подобру-поздорову — пока не поздно. Отец Василий вернется — освятим деревню, а пока я уж ее очищу от твоих поганых дружков, будь спокоен. В первую очередь — от тебя, и от волка твоего…

Лешак не сдвинулся с места. Мужики молчали; только Кузьма со своей откушенной ладонью нелогично пробормотал:

— Слышь, Федор Карпыч… ты того… уезжал бы от греха…