Тракт. Дивье дитя

— Поглядел… Ишь ты, Андрюха, как учуял-то… А синеглазый-то, значит, погостил да уехал, а перед тем забаву себе в деревне нашел… Ну да ладно, ребята. Так это все. Пустяки. Хорошо с вами, тепло, отогрелся я душой, да только пора мне. Вы уж сделайте милость, придержите себя. Я постараюсь побыстрее обернуться. Ты, Николка, не пережимай очень — еще глубоких зацепишь, не уложить будет…

— Да не бойсь! — рассмеялся Николка. — Я уж с бережением. Тебе же помогаю — глядишь, и купчина твой обгадится. А любая передышка лесу в радость…

Егорка хотел сказать, что из-за лесных чудес сельчане могут стать к нему недоверчивы и к купчине будет не подобраться, но посмотрел в чудесные лица лешаков — и не сказал. Лес — их дитя, они его грудью, кровью защищать будут, что тут скажешь… они в своем праве. Кожей к этому месту приросли. Сам Государь и то им не указ — как можно указать разлюбить-то?

— Ладно, ребята, ладно, — сказал Егорка тихо. — Только осторожно.

Неохотно поднялся, улыбнулся на прощанье, не спеша побрел по мху, как по персидским коврам, по прекрасному лесу — по этому вечно живому Государеву дворцу под высоченным небесным сводом, в котором любящая душа может только благодарить, восхищаться и вновь благодарить…

К деревне.

Лешаки проводили его взглядами.

— Дядь Андрюш, а чего он не сказал, на что ему синеглазый-то этот? — спросил Митька.

Андрюха только вздохнул.

Федор стоял, постукивая прутом по сапогу. Его губы кривились сами собой. Брезгливо, презрительно.

— Как хотите, — говорил управляющий. — Как хотите, Федор Карпыч, а в этом что-то есть.

— Есть, — процедил Федор сквозь зубы. — Два деревенских дурака напились пьяные. Хорошо, что был дождь и эти идиоты не сожгли лес. Этот Филимон, кажется, всегда был придурковатый, а от водки вовсе спятил. Так?

— Он весь поседел, Федор Карпыч, — сказал управляющий нервно. — От водки?

— А что ж, он первый на свете зеленых чертей ловил? — усмехнулся Федор. — Хороши работники: голь да пьянь. Я не хочу слушать этот бред про леших. Я хочу, чтобы те, кому я плачу, не жрали на работе вино четвертями, а работали. Это просто, кажется?

— Ваше степенство… — Архип, позеленевший с лица, со страшными, черными кругами под глазами, сделал шаг вперед из негустой толпы перешептывающихся лесорубов. — Ваше степенство, дозвольте сказать. Я водки-то отродясь в рот не брал, боже упаси. И Филька был в своем рассудке. Он парень молодой, непутящий, Филька-то, но мы обои были в своем рассудке. И мне бы помереть или помешаться, да я молитвой спасся, ваше степенство. Верно говорю — нечистая сила тута. И вы нас, ваше степенство, не обижайте. Так и скажите, коли место нехорошее. Попа надо звать. А мне больше денег ваших не надо. И ничего не надо — была бы цела одна голова.

— Глупости говоришь, — начал было Федор, но Архип нахлобучил шапку и буркнул:

— Прощения просим, ваше степенство. У нас в роду-то, небось, никто ложку в ухо не нес. А насчет леших не сумлевайтесь. Сами извольте поглядеть.

Он поплотнее запахнул тулуп и направился прочь, вдоль вырубки, к дороге. Федор, управляющий, Игнат и лесорубы одинаково растерянно посмотрели ему вслед.

А заговорил первым не Федор, как можно было ожидать, а Лешка, веселый веснущатый парень из староверского семейства, и обратился он не к Федору, а к собственному старшему брату Титу, угрюмому мужику с надменно-скептическим выражением темного лица.

— Слышь-ка, братка, — ляпнул Лешка в настороженной тишине неожиданно громко. — Батюшка-то осерчает, коль прослышит.

Теперь все повернулись в их сторону.

— Чего это осерчает? — сощурившись, спросил Тит.

— А что мы тут валандаемся… с табашниками да с еретиками… да еще теперя и с бесями[13]…

Тит подумал и кивнул.

— Сбирайся. Домой пойдем.

— Э-э, Тит, — управляющий так возмутился, что не сразу подобрал слова. — Вы ведь и раньше работали вместе с… э-э… с прочими — и ничего…

— Мне бесей видеть неохота, — отрезал Тит. — Ты нам, Антон Поликарпыч, пятерку должен.

— Хорошо, — бросил управляющий со злобой. — С тобой расплатятся. А денежную работу ты потеряешь.

— Душу сберегу — и то будет ладно. Что встал, Лешка?

— Завтра же сюда позовем отца Василия, — сдался Федор. У упрямого сектанта был такой убежденный вид, что мужики слушали уж слишком внимательно.

— Потеха, братка! — хихикнул Лешка. — Час-то от часу не легче! Бесей-то им, чай, мало, так они антихристова слугу скличут!

Мирские глухо заворчали, зато еще пара староверов отделилась от толпы и направилась прочь.

— Не сметь так говорить! — рявкнул управляющий, багровея. — Молчать!

— Чего-й-то ты раскипятился, не самовар, чай? — ехидно спросил Лешка.

— Ах ты…

— Ты, Антон Поликарпыч, его не трог, — холодно бросил Тит. — Он дело бает. Нечего нам тута делать. Вон тут греха-то сколько — все округ беси, будто мухи, засидели. Лешка, пошли, говорю. Будет языком-то чесать. А за пятеркой-то я зайду, Антон Поликарпыч.