Трагический эксперимент. Книга 1

По мере взросления Павла Екатерина относилась к нему со всё большей подозрительностью. К тому же мать и сын долгое время были конкурентами. Её собственные права на престол были неочевидны: кто она — регент или императрица? Тем более у Павла и его окружения перед глазами был пример Австрии, где императрица-мать Мария Терезия и её сын Иосиф II правили совместно. Вполне вероятно, что они могли ожидать и от Екатерины чего-то подобного, но у неё самой таких мыслей не было. Сам Павел хорошо помнил о судьбе отца, так что у него был параноидальный страх за свою жизнь. Позже добавились и другие поводы для волнения: после того как Екатерина продолжила елизаветинскую практику и забрала себе на воспитание детей Павла, при дворе начали говорить, что она хочет лишить сына наследства и завещать престол внуку — Александру. Неизвестно, было ли это хотя бы отчасти правдой, но напряжение такие слухи создавали».

«29 июля 1792 года Екатерина II восстановила право помещиков продавать крепостных с публичных торгов. Во Франции провозгласили „Свободу, равенство и братство“, а у нас „братьев во Христе“ распродавали с публичных торгов.

„Если дворяне решают продать своих крепостных, они их выставляют вместе с жёнами и детьми в общественных местах, и каждый из них имеет на лбу ярлык, указывающий цену и их специальность“ (Шантро Voyage philosophique).

Как-то не осознаётся, что Петербург был столицей работорговли! Существовали настоящие невольничьи рынки, где выставлялись на продажу крепостные. (В пушкинские времена один находился напротив Владимирской церкви. Другой — рядом с Поцелуевым мостом.) Рынки для продажи людей имелись также на Лиговском канале, у Кокушкина моста и в Коломне. На Сенной площади существовал специальный „пятачок“ для торговли людьми (он назывался „рабий рынок“).

На российских работорговых рынках особенно хорошо шли молодые привлекательные рабыни, которых русские помещики покупали для „постельных утех и развлечений“.

Гарем из крепостных девок в дворянской усадьбе XVIII–XIX столетий — это такая же неотъемлемая примета благородного быта, как псовая охота или клуб. Дети от крепостных были и у Тургенева, и у Толстого. Дворян не смущало то, что их дети были рабами, подвергались телесным наказаниями, а при случае продавались.

Когда Тургенев рассказал Виардо, что у него есть дочь от крепостной, та пришла в ужас: „Твоя дочь — рабыня?!“. Хотела собирать деньги на выкуп, а наш гуманист-классик успокаивал, мол, не надо, она же наша крепостная.

„Твоя дочь — твоя рабыня?“ — это очень трудно перевести не столько на иностранный язык, сколько на западное понимание.

Сын Толстого от крестьянки был больше похож на отца, чем законные дети, служил кучером в Ясной поляне.

С. Л. Пушкин, отец поэта, подарил своей крестнице крепостную Пелагею Семёнову.

Рабами владела и церковь: православные продавали православных.