Трафальгарский ветер

После десерта, почувствовав, видимо, что перебрал, лорд Байрон объявил, что у него разыгралась мигрень и попросил у хозяина прощения и позволения подышать свежим воздухом. Держась неестественно прямо и изо всех сил стараясь не шататься, он покинул комнату и некоторое время спустя появился во дворе.

Хорнблоуэр стоял у окна, смакуя рюмку поданного с кофе великолепного «бенедиктина». Легионеры обедали раньше начальства и теперь разбрелись кто куда. Лишь человек десять-двенадцать все еще торчали во дворе напротив трапезной. Центром ее был давешний гитарист с хитрым и смазливым лицом. Вот и сейчас он сидел на приступочке одной из заброшенных келий и вполголоса напевал что-то душещипательное, аккомпанируя себе на гитаре. Долговязая мальчишеская фигура Байрона пересекла двор и сразу оказалась в центре внимания собравшихся. «Хорхе! Хорхе пришел! Привет, Хорхе!» — слышалось со всех сторон. Видно было, что молодой лорд здесь не первый раз, а дружеское «Хорхе» свидетельствовало о довольно тесных, если не сказать фамильярных, отношениях с рядовыми членами повстанческого отряда Миранды.

— Не хочешь спеть нам что-нибудь, Хорхе, — спросил гитарист, протягивая ему свой инструмент.

— Песню, Хорхе! Песню! — подхватили остальные. Байрон вначале отнекивался и отмахивался, но экспансивные испанцы, окружив гостя со всех сторон и энергично жестикулируя, заставили-таки взять в руки гитару. С минуту он перебирал аккорды, задумчиво склонив голову, а затем залихватски ударил по струнам и начал наигрывать какой-то веселый мотивчик. Окно в комнате графа было открыто настежь, расстояние до собравшихся послушать певца не превышало тридцати ярдов, голос молодого лорда звучал хоть и с хрипотцой, но достаточно громко, так что, когда он наконец запел, Хорнблоуэр отчетливо слышал каждое слово. Пел Байрон по-английски. Те из слушателей, кто знал язык более или менее прилично, после первых же слов пришли в неописуемый восторг и выражали свое одобрение тем, что подхватывали рефрен после каждого куплета. Их менее удачливые собратья, знавшие по-английски всего несколько слов или и того не усвоившие, поддерживали певца дружным ревом одобрения просто в знак солидарности.

Много лет проведя среди матросов, Хорнблоуэр часто слышал незамысловатые напевы обитателей нижних палуб. Большая часть из них отличалась весьма сомнительным, а то и вовсе непристойным содержанием. Как правило, эти творения матросского фольклора страдали отсутствием либо рифмы, либо размера, либо того и другого одновременно. Слова исполняемых лордом Байроном куплетов живо напомнили Хорнблоуэру соленые частушки, столь любимые нижними чинами английского флота. Впрочем, с размером и рифмой у исполнителя все обстояло благополучно. Что же касается содержания, то он вряд ли рискнул бы спеть такое, скажем, в женском обществе. Но здесь дам не было, а мужская компания, включая незаметно присоединившихся к Хорнблоуэру у окна Миранду и Рикардо, ничего, кроме удовольствия, не испытывала. Даже начисто лишенный музыкального слуха капитан поймал себя на том, что машинально отбивает пальцами такт на подоконнике и повторяет про себя последние слова каждого куплета: «Ах, зачем я женат? — вот вопрос!» Семейные архивы не сохранили для потомков текста этой песенки, да и был ли автором ее слов сам Байрон, вызывает определенное сомнение, но в тот вечер он ее пел, свидетельством чему служат мемуары Горацио Хорнблоуэра, написанные им много позже, после смерти великого английского поэта. Вот как выглядели эти куплеты:

Ты ужасней войны, ты страшней Сатаны,
Ты грубее, чем пьяный матрос.
Ты по дому снуешь и мне спать не даешь.
Ах, зачем я женат? — вот вопрос!
Ах зачем мне жена? Мне бы лучше вина,
Ты же всюду суешь длинный нос.
Нет противней и злей длинноносой моей.
Ах, зачем я женат? — вот вопрос!
Мне б сбежать поскорей от постылой своей —
От стряпни ее жуткий понос,
Но никак не решусь — жуть как тещи боюсь.
Ах, зачем я женат? — вот вопрос!
Не надейся, доска, что родишь мне сынка,
Хоть от горя пролей море слез.
Лучше к девкам в бордель, чем с тобою в постель!
Ах, зачем я женат? — вот вопрос!
А теперь без меня не прожить ей и дня, —
Не поможет ей даже Христос.
Я ей нос прищемил и на цепь посадил,
И не мучает больше вопрос!

Байрона хлопали по плечу, пожимали руку, просили спеть что-нибудь еще, но он отказался и вернул гитару владельцу.