И вот, от оцепенения ли, от длительного ли безмолвия, Вальке стало казаться, что его в комнате нет, что он тоже неодушевленный предмет. Однако ничего вокруг не менялось, не преображалось; напротив, словно застыло в тревожном ожидании человека, будто весь смысл существования предмета, оправдание его существования заключен в служении человеку. Нечто темное, тупое, безмолвное и бессмысленное, как мир в начале, когда некому еще было осознать его и назвать словом, — это нечто, как первородная душа, вышло из предметов и заполнило комнату, сделав все вокруг неузнаваемым. Валька почти забыл, что он живой. Он исчезал и растворялся, и только кот Борис по-прежнему выделял его из безмолвия бездушной мебели и балдел, что не гонят с колен так долго, не лишают тепла и уюта. Он мурлыкал, то и дело переворачивался, выкручивая шею, разбрасывая лапы и выставляя вверх серое брюхо.
Валька разом прекратил наваждение, вдруг поднявшись с кровати и начав одеваться. Кот сел на теплую вмятину в постели и недоуменно пучил заспанные глаза. Валька одевался, не зажигая свет, находя вещи на ощупь. В его движениях не было ни решительности, ни твердости. Он действовал, как автомат. Одевшись, он вышел из комнаты и отправился к лифту. Если кто-то из нас окликал его, он реагировал блекло и не останавливался.
Валька вышел из общежития, так же, будто во сне, пересек черные дворы, оказался на проспекте и дошел до метро. Там свернул в первый салон связи, с обреченной покорностью отстоял очередь, купил себе новую сим-карту и отправился обратно, в общагу.
В комнате все же пришлось включить свет, чтобы заправить карточку в телефон. Он делал это, не разуваясь, не сняв куртку. Ему не было жарко, его знобило. Борис крутился под ногами, обтираясь о прохладные, пахнущие улицей штаны. Валька включил телефон, набрал заветный номер, прижал трубку к уху и застыл, как изваяние, слушая длинные гудки.
Анна сказала:
— Алло?
— Товарищ Анна, приказываю вам немедленно прекратить это недостойное поведение, — гаркнул Валька командным голосом. — В наше тяжелое время мы не имеем права отвлекаться на мелкомещанские разборки. Если вы сей же час…
В трубке пошли короткие гудки. Валька издал какой-то странный звук, будто упал с лестницы, и уставился на трубку так, словно не ожидал предательства от такого простого предмета. Потом он прыгнул к окну, расшвырял все, что лежало на подоконнике, и принялся отпирать большую раму. Соседняя, маленькая, открытая всю зиму, была ему узка. Распахнув створку, он задохнулся морозным воздухом, перевалился наполовину через подоконник и судорожно задышал. Под окном был колодец заднего двора, бетонная площадка и мусорные баки. Валька издавал всхлипывающие звуки, но не плакал. Потом поднялся, снова посмотрел на телефон и размахнулся, будто желая вместе с трубкой закинуть все свое отчаяние на Луну. Но именно в этот момент телефон завибрировал.
— Да? Але! Аня? Анька? Да! Да! Я слушаю! — Чуть и правда не выронив трубку за окно, Валька орал, как будто в космос.
— Ты номер, что ли, сменил? — спросила Анна самым обыкновенным голосом. — Я на прошлый звоню, звоню, а связи нет. Ты что сегодня делаешь? Хочешь встретиться? Я наконец-то уволилась со своей буржуйской работы.
Договорились быть через час в «Кузьминках».
18
— Вся эта суета, мещанство ужасно раздражают. Если честно, я несколько лет уже не встречала Новый год. Но тут совсем другое будет, вот увидишь, — говорила Анна по дороге от метро. Она встретила Вальку так, словно ничего не произошло, и он не посмел ее ни в чем упрекнуть. В его глазах было только теплое счастье с самого того момента, как он увидел ее. Словно бы душа вернулась на место. Он шел с легкой своей задумчивой улыбкой, держа руку кольцом, и, как дар, ощущал давление локотка Анны.
— У нас будет реконструкторский Новый год, это Стасова идея. Вот увидишь, должно получиться замечательно! А потом можно будет поехать ко мне. Ты не против?
Она говорила скоро и с какой-то несвойственной ей веселостью. Не умея извиняться, она будто пыталась так все загладить, но Валька этого не понимал.
— Ну чего ты молчишь? — спрашивала Анна. — Согласен, да?
Валька кивал: конечно, согласен.
Они дошли до того же дома, где был их подвал, но позвонила Анна не туда, а в домофон соседнего подъезда.
— Мы к Стасу идем, — объяснила она, когда дверь пискнула и открылась. — Сергею Геннадьевичу надо будет еще другие ячейки обежать, так что он уйдет. А подвал один, общий. Все бы захотели в нем Новый год справлять, поэтому не достался он никому.
— Чтоб сохранить конспирацию?
— Чтоб сохранить конспирацию.
Дверь квартиры оказалась открытой, когда они вышли из лифта. Из-за других дверей на площадке доносилась музыка, из-за этой — только запах пирогов.
— Не забывай, мы идем встречать девятьсот десятый год, — шепнула Анна Вальке, когда они входили в дверь.