Тот самый одноклассник

— Беги, Ника! — орал он. — Бросай всё и беги! Плюнь на него! Я идиот! Я ****** идиот! Ника, беги сейчас же… к охране…

Я сидела на корточках и смотрела на орущий телефон, как смотрят на гранату с выдернутой чекой. Передо мной нарисовались мужские ботинки. Знакомые мужские ботинки. Высокие, военного стиля, зашнурованные до верха.

Данила наклонился и с усмешкой прислушивался к крикам брата.

— Алексей Резник, — сказал он. — Мой любимый брат.

Улыбаясь, поднёс телефон к уху.

— Шшш, не буянь, Лёша, — засмеялся. — Представляешь, какая приятная неожиданность: ко мне пришла моя невеста.

— Если ты тронешь Туманову, если ты хоть чем-то её обидишь, клянусь, я…

— Что? Что ты клянёшься сделать? — Данила перекрикивал ругательства брата. — Изобьёшь меня, переломаешь кости? Как свежо! Мы это уже проходили! Бежишь? Спешишь на помощь? Смотри не споткнись, братец.

Отключив телефон, Данила улыбнулся.

— Скажи честно, Ника: ты думаешь, я причиню тебе вред?

Нет. Да. Нет.

— Да.

— А вот я думал о тебе только хорошее и очень не хотел разочаровываться. Очень не хотел, но знал, что придётся. Поднимайся…

Данила поднял меня на ноги, с трудом. Если сделать три шага, я выйду в коридор, который ведёт к лестнице. Там меня ждёт охрана. Мы в общественном месте, кругом люди. Данила ничего мне не сделает, но от холодной пустоты его взгляда становится жутко.

Ноги не слушались, руки тоже. Даже губы, и те казались отмороженными. Надо бежать, Алексей сказал бежать, но я не могу.

— Данила, давай поднимемся в гримёрную и поговорим. Пожалуйста.

Данила держит меня обеими руками, и я стараюсь не дёргаться, не провоцировать. Иначе он сорвётся, превратится в зверя.

Я балансирую на грани его дикости.

— Неужели ты забыла, зачем пришла? — спрашивает он, глядя мимо меня. — Песня, Ника. «Душа на ладони». Признайся, ты ведь хочешь её услышать. Я знал, что ты придёшь на концерт, ты всегда шла на поводу у любопытства. Поэтому и связалась со мной, ведь мои чувства польстили твоему самолюбию. Ты заигралась в любовь, Ника. Пыталась мне угодить, чувствовала себя виноватой из-за того, что не любишь. Ты, мать твою, жалела меня! Я забрал у тебя всё — вдохновение, выставки, друзей, учеников. Мы остались один на один, но ты всё равно меня не любила. Не рисовала. Ты была со мной из любопытства и лгала мне каждый день. Пойдём, я уверен, твоему любопытству понравится моя песня.

Мы двинулись в направлении бара. Мимо прошла молодая пара, они с восторгом смотрели на Данилу и перешёптывались. Он улыбнулся.

— Видишь, как они меня любят? Учись, Ника, ты так не умеешь. Ты даже не представляешь, что такое любить кого-то, как я любил тебя в школе, — шептал он. — А ты посмеялась над моими чувствами, выставила их напоказ в своей картине. Я пообещал себе, что однажды стану знаменитым и вернусь за тобой. Сделаю так, что для тебя не будет существовать ничего и никого, кроме меня. Я так мечтал об этом, Ника. Знала бы ты, как я об этом мечтал. До-о-олгие годы…

Данила остановился и положил ледяную ладонь на моё горло. Надавил.

Он не посмеет.

Или..?

— Перестань, Данила, — мой голос прозвучал спокойно и уверенно, и я отвела его руку в сторону. Он не сопротивлялся. Поднёс мою ладонь к сухим губам и поцеловал.

— Пойдём, я расскажу тебе обо всём, я спою для тебя. Я был счастлив, Ника, но очень недолго. Минуты. Может, часы, когда думал, что ты меня полюбила. Ты ведь даже с аукциона ушла из-за меня. А потом я понял, что ты врёшь. Ты играла в любовь, притворялась моей музой. Я спою тебе об этом. Слушай внимательно, Ника, ничего не пропусти. У тебя чёрная душа, неспособная любить, только лгать, и я спою тебе об этом, — продолжил Данила мягким, вкрадчивым тоном. Он гладил меня по плечу, и эта ласка пугала меня больше, чем остальное. — Обо всём спою. И все об этом узнают.

Я смотрела на него, загипнотизированная. Всем. Им самим. Его словами. Его синими глазами. Внезапно раскрывшейся бездной наших отношений.

— Хватит, Данила, я всё поняла.

Увидев охрану около боковой лестницы, я подала им знак. Хотелось остановить Данилу, уговорить его принять помощь, избежать сцены в баре. За себя страшно не было, в Даниле не чувствовалось ярости, его взгляд был совершенно пустым, одержимым песней.

— Я спою о твоей чёрной душе, — продолжал он, не обращая внимания на охрану. — Я вытащил её наружу, хотел узнать, как далеко ты зайдёшь в своей лжи. Я поставил тебя перед моими друзьями и сделал предложение. И ты снова солгала. Я привёз тебя к матери, и ты перекинулась на Ивана. Думаешь, я не замечал, как ты смотрела на него в школе? Я знал, что ты не упустишь шанса сбежать от меня к нему. А потом ты лгала мне, снова и снова… Я спою тебе обо всём. И все узнают, какая ты.

— Данила, ты не в себе, остановись. — Я умоляюще посмотрела на охранников, но для них поведение Данилы не выглядело подозрительным. Упоминание моей чёрной души их не встревожило.