Тот самый одноклассник

— Ты больше не Резник! Резнику было достаточно той ерунды, которой ты добился. Это ничто. НИ-ЧТО. Я видел записи твоих концертов, ты размениваешь свой потенциал на мелочёвку, на дешёвый крик. Ты ютишься в подвалах, растрачиваешь себя на выездные концерты в местах, которых нет на карте. Это закончится здесь и сейчас. Да, это я приставил к тебе доверенных ребят и помог взять тебя под контроль. Надеюсь, за два месяца из тебя вышла вся дурь. — С этими словами гость повернулся и посмотрел на меня, поясняя, кого именно считал дурью. — Твоя мать знает толк в хорошем отдыхе, — продолжил. — Иногда внутри пожар, и тогда надо охладиться. Но больше я ждать не буду. Либо ты живёшь в клетке, либо слушаешься меня и имеешь этот мир во всех возможных позах. Кидаешь его на землю и ставишь ногу ему на горло. Ты понял меня? Ты больше не Резник.

— Кто я? — тихо спросил Данила, еле двигая губами.

— Придёт время, и я решу, — отмахнулся отец.

В гостиную вошла Анна Степановна, неся на подносе ледяной гранёный стакан. В воде плескались три кубика льда с идеально ровными краями.

— Анечка, ты моё солнце! — пропел гость, и, клянусь, я услышала её ответный всхлип.

Видели бы вы, как смотрели на него охранники. Явно работают с ним не первый год. Тут никакого договора о неразглашении не надо, это культ. Чистой воды культ. Обожание и полный восторг.

— Что скажешь? — отец отпустил горло Данилы, оставив малиновые отпечатки пальцев.

Присутствующие задержали дыхание в ожидании ответа.

— Ублюдки не повышают голос! — ответил Данила, реагируя на отданный ранее приказ. Он не сводил глаз с отца, и, вместо ожидаемого ужаса и ненависти, его лицо выражало преданность и восторг.

Отец оттянул пальцем ворот его рубашки и медленной, тонкой струёй вылил ледяную воду Даниле за шиворот. Прямо с кубиками. С идеально ровными краями.

Данила не шелохнулся. Смотрел на отца восторженным, искрящимся взглядом.

— Повтори! — приказал отец, глядя на сына с исследовательским интересом.

— Ублюдки не повышают голос! — эхом отозвался Данила.

Абсолютное подчинение. Восторг. Полное растворение в идоле.

Вот оно, начало новой одержимости. Как сверхновая, взрыв звезды.

Не глядя, гость протянул руку с пустым стаканом, и охранник услужливо забрал его, чуть ли не с поклоном. Поправив шейный платок, гость снова устроился на диване и пробежался взглядом по зрителям.

По рубашке и джинсам Данилы стекала вода, собираясь в лужу у его ног, но он не двигался и не сводил глаз с отца.

— Анечка, мне нравится твой обеденный стол. Он раскладной? — Гость улыбнулся Анне Степановне, и она густо покраснела, в который раз за эту встречу.

— Да, ра-аскладной. Купила в Москве. Там… на Варша-а-авском шоссе крупный ма-агазин… — Анна Степановна судорожно вздохнула, заикаясь от волнения. Она почти не могла говорить, но и остановиться тоже не могла, — там мебельный ма-агазин… столы хорошие… разные…

— У тебя всегда был замечательный вкус. Обязательно зайду на Варша-а-авское, — гость усмехнулся, потом продолжил обманчиво мягким тоном: — Скажи, моя хорошая, почему ты не сказала мне про сына? Столько лет ты скрывала свою тайну, и вдруг вы с сыновьями нашли меня, чтобы попросить о помощи.

Анна Степановна судорожно дёрнулась и побледнела. Иван подошёл к матери и сжал её в объятиях. Она пыталась ответить, но только заикалась и всхлипывала.

— Не волнуйся, моя хорошая, — вкрадчивый тон гостя казался страшнее его крика. — Давай я попробую угадать: ты боялась, что я его отберу, как отобрал других ублюдков? — Не в силах заговорить, Анна Степановна кивнула. — А потом Алексей заставил тебя признаться, кто отец Данилы? — Ещё один кивок. — Зря волновалась, Анечка, зря, моя хорошая. Их матери — безмозглые, продажные бабы, а ты — солнышко. Я бы никогда тебя не обидел. Как символично, что именно ты родила мне стоящего сына. Но ведь теперь ты хочешь, чтобы я забрал его у тебя, да? Ты ведь для этого рассказала сыновьям свой секрет. Мой ублюдок измучил тебя, тебе с ним не справиться.

Анна Степановна содрогнулась от сдерживаемых рыданий.

— Не плачь, моё солнце. — Гость говорил совершенно равнодушно. Его голос был пустым. — Ты не потеряешь своего мальчика, ты будешь видеть его повсюду. Будешь гордиться им. Тебе всегда будут рады в моих домах. Я скажу… прислуге… они будут тебе рады. — Гость небрежно махнул рукой. Опять же, ни одной эмоции. — Твой мальчик в хороших руках, я выпорю из него дурь.

Анна Степановна плакала. Молча. У этих слёз было слишком много причин.

Доиграв сцену до задуманной точки, гость потерял интерес. Стряхнул с себя шейный платок и поднялся.

— Тебя отвезут в гостиницу, — бросил Даниле.

— Когда мы увидимся? — хрипло спросил тот, подаваясь вслед за отцом.

— Когда захочу, — грубо бросил гость, отмахиваясь от сына и твёрдо расставляя акценты в их отношениях. — Проходя мимо меня, остановился: — Ни-ка, — протянул насмешливо, — где ты будешь завтра в три часа дня?

— Дома, — ответила, оборачиваясь на Лёшу.

— Я заеду, есть разговор. Уверен, что и ты, Лёша, тоже заедешь к Нике, причём ровно в три часа, — гость насмешливо подмигнул.