Помедлив, я присел на пол и выдвинул ящик с железной коробкой. Я открыл крышку и взглянул на стопку старых фотографий. Они были обмотаны канцелярской резинкой. Сверху лежал клочок бумаги. Я перевернул его и увидел неровный, едва читаемый почерк.
Я кивнул, словно Элла могла меня видеть, сунул записку в карман и положил коробку в ящик.
Уходя, я оглядывался на дом, который смотрел на меня пустыми черными окнами. На мгновение мне показалось, будто в окне второго этажа я увидел призрак дочери Эллы. Размытый силуэт, держась тонкими пальцами за штору, следил за мной с тоской и немым укором.
Я быстро заморгал. Никакого силуэта за окном не было – его придумало воображение, чтобы заполнить давящую пустоту дома.
Возвращаясь, я брел по тротуару в тени деревьев и перебирал пальцами в кармане джинсов записку. Лето, подарившее мне друзей, медленно отнимало их. Оно заново выстраивало сбившийся баланс в мире. Ведь мир Граниных и иной мир, как я всегда думал, никогда не пересекались. Если такое происходило, как в случае с нашим отчимом, мир забирал вдвойне.
«Чтобы что-то получить, нужно что-то отдать», – вспомнил я любимые слова мамы. Сейчас для меня это звучало так: «Чтобы что-то получить, нужно отдать свое сердце: его искромсают и вернут обратно».
Может, это было справедливо. Может, все люди отдают кому-то сердца и ходят пустыми оболочками, играя в чувства.
Дорога до дома на Черепаховой горе заняла чуть больше времени, чем обычно. Я брел по аллее с наушниками в ушах и разглядывал людей вокруг себя. Они торопились по делам, не спеша прогуливались и разговаривали с улыбками. Все они – те самые люди для кого-то. Все они – центр маленькой вселенной.
Когда я подходил к дому, то заметил черное пятно на обочине у резкого поворота. Я спрятал наушники в карман и зашагал к черному пятну. С очередным шагом я осознал, что это Гораций. Неподвижный Гораций.
Я подбежал к нему и прижал руки к шерсти: ладони почернели от теплой крови. Маленькая бордовая лужица скопилась у мордочки с полузакрытыми глазами. Я в ужасе отдернул руки.
За спиной раздались шаги.
– Вот урод! – крикнул звонкий голос. – Я видела, как он его сбил! Ублюдок… – Алиса упала на колени и нависла над Горацием. – Гор, маленький, давай, очнись же, ну…
Мне показалось, что Гораций не дышал.
Алиса ласково погладила его между ушей. Шерсть на боку слиплась от крови, а передняя лапа неестественно выгнулась.
Я не слышал дыхания. Не видел, как поднималась его грудная клетка. Алиса гладила шерсть, все больше пачкаясь в крови. Я замер в оцепенении, а в голове билась только одна мысль:
– Гор, тебе нужно домой. – Алиса нежно провела грязными пальцами по холке и потянула кота к себе.
Я резко отдернул ее руку.
– Если он умрет, ты будешь виноват! Если бы не ты, ничего бы…
– Тише! – шикнул на нее я. – Тише!
Алиса замолчала. Мы услышали слабое дыхание Горация.
– Неси коробку или что-то, куда можно его положить. И деньги. Повезем его в ветклинику.
Молча кивнув, Алиса не шелохнулась, и я с силой тряхнул ее за плечи, возвращая в реальность.
– Давай, скорее! Я схожу за великом.
Когда я крутил педали велосипеда, а Алиса сидела сзади меня на багажнике, крепко держа коробку в руках, я думал только об одном.
Глава XVI
Рисунки любви
Когда мы оказались в длинной очереди, уставшие люди, увидев Алису с коробкой в руках, запачканных в крови, пропустили нас. Возможно, в этот момент мы выглядели как два испуганных ребенка. На указательном пальце засох сгусток, похожий на глубокую рану. На бледных щеках осталось несколько темных пятен – отпечатки грязных пальцев. Алиса испуганно озиралась: в голубых глазах плескался страх за Горация. Два широких зрачка напоминали бездны.
Люди с сочувствующими взглядами расступились перед нами.
В небольшом помещении, отделанном светлым кафелем, нетерпеливо сидели хозяева и их домашние любимцы: собаки, коты и даже морская свинка. Пес корги, спрятавшийся у ног хозяина, дружелюбно поглядывал на меня и вилял хвостом. В воздухе витало напряжение: большинству людей не терпелось вернуться домой, некоторые же из них переживали за своих питомцев. В углу, на мягкой скамейке, я заметил пожилую женщину, прижимавшую белую кошку к груди. Она гладила ее по холке и приговаривала: ну-ну, моя хорошая, все будет хорошо.
«Все будет хорошо», – повторил я.