Эдвард. Вот это называется кролик.
Майкл. По мне, так больше похоже на кенгуру.
Эдвард. Да с какого хрена похоже на кенгуру–то?
Майкл.
Эдвард. Вот нисколько на меня не похоже.
Майкл. Похоже, и ты знал, что выглядишь глупо.
Эдвард. Не я первым начал эти глупости.
Майкл. Нет. Нет, не ты.
Эдвард. Когда я писал о беспорядках там, у нас дома, я брал интервью у женщины из Дерри. Ей разбили окно, я попросил её по неопытности — я был тогда начинающим репортёром — коротко описать, что происходит. Она ответила: «Сынок, всё, что здесь происходит, можно описать в двух словах. Дурость. Дурость».
Майкл. Это правда мы виноваты в беспорядках там, у вас дома? Это англичане виноваты? Эдвард. Дурость.
Майкл. Это мы сами виноваты, что оказались здесь?
Эдвард. Дурость.
Майкл. Эти дети, что нас держат в плену, у них есть причины нас ненавидеть?
Эдвард. Дурость.
Майкл. Опиши в двух словах, что с нами происходит.
Эдвард. Господи, помоги нам.
Майкл. Это три слова.
Эдвард. Господи, узри и услышь нас.
Майкл. Дурость.
Эдвард. Да.
Майкл. Дурость.
Эдвард. Они думают, у нас нет веры, эти арабы. Какая дурость.
Майкл. А у нас есть вера?
Эдвард. Тебе нужны доказательства?
Майкл. Да. Нужны.
Эдвард. Кто выиграл женский Уимблдон в 1977 году?
Майкл. Англичанка.
Эдвард. Вот тебе и доказательство, что Бог есть.
Майкл. Молодец, Вирджиния!
Эдвард. Молодец, Вирджиния!
Майкл. Бедная крошка Бетти Стове.
Эдвард. Кому–то приходится проигрывать. В любой игре кто–то всё равно окажется проигравшим.
Майкл. Да, такова история.
Эдвард
СЦЕНА ВОСЬМАЯ
Эдвард.
Майкл.
Звон идёт во все концы,
Саночки летят.
Эдвард.
Майкл. Мне стало чуть легче делать десять отжиманий.
Эдвард. Молодцом.
Майкл. Я чувствую, что понемногу становлюсь сильнее. Просто чудовищно, как сидячая работа превращает тебя в развалину.
Эдвард. Ты точно знаешь, что сегодня Рождество?
Майкл. Почти уверен.
Эдвард. Сейчас день или ночь?
Майкл. Не могу сказать.
Эдвард. В Рождество с нами ничего не случится, даже если они не празднуют.
Майкл. Не получится. Ты прикован к стене, Эдвард.
Я догадываюсь, что сейчас произойдёт. Ты начнёшь придуриваться, а потом горевать. Не упоминай, пожалуйста, о семье. От того, что ты ударишься в воспоминания, никому из нас легче не станет.
Эдвард.
Ступайте, все верные,
Пойте, ликуйте,
Придите, придите все в Вифлеем.[10]
А в яслях младенец Иисус. Который и устроил нам всю эту подлянку. Понимаешь ты это? Если б мы родились мусульманами, такого бы не произошло. Всё его вина. Или же отцов наших вина и матерей наших вина, что уверовали в него.
Ступайте, все верные,
Пойте, ликуйте,
Придите, придите все в Вифлеем.
Коротаем время в Рождество. Мир на земле, благоволение всем человекам. Мир — что значит «мир», Майкл?
Мир — это когда лежишь рядом с женщиной. Прикасаешься к ней, случайно — такой нежной. Чувствуешь, как она пахнет — не воняет, как мы. Слушаешь, как она дышит. Спит себе мирно — ни единого звука. Только дышит. Слушаешь, слушаешь. Мир вдвоём, пока она спит, а я не смыкаю глаз — хорошо, хорошо–то как. Я прижмусь к её животу, поцелую и буду на седьмом небе от счастья. Она придвинула ноги во сне, я обнимаю их, хочу поднять и зачать этим утром, утром Рождества, в счастливой–счастливой постели, нашей постели. С женой. С женой. Но кто здесь есть, кроме тебя, Майкл?
Бывают дни, когда мне противно видеть тебя, слышать тебя. Я чувствую твой запах. Мне противно. Противно от твоего вида. Твоего голоса. Меня тошнит от твоего запаха.