Тот, кто меня разрушил

— Сделай мне мороженого на ночь. — просит мой неожиданный маленький друг, и я повинуюсь. Мы пьём тёплую вкуснятину, вылавливаем ягоды и считаем, у кого больше. Макс демонстративно отворачивается к окну, не участвуя в наших играх. Чувствует подвох, но не может его найти. Пользуясь возможностью, я подношу палец к губам, беззвучно машу Диме рукой и выскальзываю из дома. Бегу, размахивая телефоном, рисуя зигзаги света на тёмной улице. Запрыгиваю на диван и лежу, распятая событиями дня.　

Вот она, моя месть! Прямо передо мной. Шанс, блестящий, как новогодняя игрушка. Я могу рассказать Диме правду, настроить против Макса, разрушить их. Ребёнок проклянёт чудовище. Всего несколько слов — и узы крови будут рассечены.　

Эта месть сделает меня сильной и безумно несчастной.　

Я на такое не способна.　

*******

… Он смотрит на меня из окна, а я ползу, рыдая от боли, вижу только его глаза. Знаю, что он найдёт меня, везде, всегда, будет преследовать, и я вою в голос, оплакивая моё будущее…　

Просыпаюсь в пятый раз за ночь. Где он, долгожданный катарсис? Когда же я почувствую облегчение? Сверчки замеряют мои кошмары ночной песней. Открываю крохотное окно, высовываюсь по пояс, принюхиваюсь к морю. Соль, рыба, тёплая земля и никакой мести. Может, в этом и состоит моё излечение? Почувствовать силу, подержать в руках возможность мести — и отпустить. Оставить Макса наедине с судьбой, пусть та разбирается.　

Так я и сидела, дремала на подоконнике. Летом светает рано, утреннее солнце щадит, гладит, не жжёт. Вроде кажется, что всё хорошо, что я парю, растворённая в летнем воздухе. Нежусь на солнышке, как кошка.　

Дима и Макс пришли вместе, в полседьмого. Подошли снаружи к окну, и мой мелкий приятель не придумал ничего лучше, чем заорать «подъём». Обычный человек — и то напугался бы до смерти, а я и подавно. С визгом слетела с подоконника, увлекая за собой стол со всеми инструментами.　

— Олух! — гаркнул Макс, забегая в пристройку и выгребая меня из-под хлама. Я, полусонная, в трусиках и майке, билась в его руках, пытаясь оттолкнуть, отцепить от себя сильные пальцы.　

— Не смей меня трогать! Вон! Вон! — визжала я, напрочь разрушая мою и так сомнительную репутацию в округе. Крикливая девица, к которой круглосуточно ходят мужики.　

Макс отступил, позволяя мне выбираться самой.　

— Не прикасайся ко мне! Никогда, слышишь? — Давлюсь, как будто кто-то сидит на моей груди. Душит. Ломает рёбра. Знаю, что этого не может быть, ведь я стою на коленях и царапаю грудь. Но всё равно я раздавлена. Испарина выступает на лбу, на плечах, на шее. Вдавливаю ногти в кожу, чтобы очнуться и сбросить панику.　

«Это всего лишь паника, — твержу себе. — Долго она не продлится. Скоро станет лучше, намного лучше. Сброшу лишний адреналин и успокоюсь».　

— Дыши, Лара! — виновато повторяет Дима, всунувшись в окно по пояс.　

Дышу.　

Не дышу.　

— Лара, я могу что-нибудь… — Щёлкаю пальцами, отсылая Макса подальше, и тот слушается, замолкает, отходит к двери. — Пойдём, Дима. Лара скоро придёт.　

Я прихожу через двадцать минут, после душа, завтрака и самотерапии. В тёмных очках и огромной шляпе я похожа на кинозвезду, пытающуюся остаться инкогнито. Дима уже готов, и мы вывозим самокат и катимся по улице, провожаемые тяжёлым взглядом Макса.　

Я хочу уехать отсюда, чтобы не болтаться на краю невозможной мести, но что-то меня не отпускает. Не могу уехать — и всё. Нескольких минут противостояния оказалось для меня слишком мало, а вот месть — это слишком много. Поэтому я жду, когда подсознание предложит другой способ найти вожделенный катарсис.　

— Зря ты на него злишься, — сказал Дима, когда мы расположились на тёплом песке.　

— Макс хороший.　

В ответ на это я смеюсь, почти до слёз. Макс хороший. Я зря на него злюсь. Ах да, Дима не видел, как Макс выкинул меня из дома. А ещё он не знает…

— Не смейся, Лара. Он действительно хороший. Просто он зол на мою маму, вот и перестал к нам приезжать. Когда родители погибли, я подслушал, как Макс ругался с бабушкой. Он сказал, что родители в горах травку курили, и что мама вообще всегда ходила обкуренная, и из-за этого они и погибли.　

Бросив на меня обиженный взгляд, Дима стрельнул ракушкой в моё колено. Я не отреагировала, слишком шокированная услышанным. Даже не знаю, нормально ли для ребёнка его возраста знать и говорить о таких вещах.　

— Папа был лучшим другом Макса, вот он и скучает. Ему непросто со мной. Мы раньше дружили, а теперь он редко приезжает. Говорит, работы много, но я думаю, что дело не в этом. Просто я очень похож на отца. — Не застревая на печальных мыслях, Дима повернулся ко мне, и его лицо засветилось гордостью. — Знаешь, какой Макс крутой? У него огромный бизнес по всему побережью! Бабушка ругается, что он нам даёт столько денег, что хоть закапывай. Он таких, как ты, и в Бруквин водит, и в Наутилус. В самые классные рестораны!　

«Таких, как я». Не думаю.