Тот берег

Возвратясь, он попытался заснуть, но это оказалось далеко не лёгким делом, хотя спать ему хотелось ужасно. Он неоднократно вставал, вновь отправлялся на кухню, снова пил воду большими жадными глотками, заходил в туалет облегчиться, возвращался под одеяло и опять мучительно, изо всех сил, старался заснуть. И опять у него ничего не получалось. Какие-то странные, дикие мысли приходили в голову и никак не хотели покидать её. Полезаеву стало казаться, что в комнате кто-то есть. И что этот невидимый кто-то следит за ним изо всех углов сразу, из-под стола и кровати, из-за подозрительно колышущихся штор и грозит ему длинным костлявым пальцем. И что вот-вот этот грозный, смертельно опасный кто-то вдруг выскочит откуда-нибудь, укажет на него, словно гоголевский Вий, и грянет убийственным голосом: «Вот он!»…

Когда же Сергею Тимофеевичу всё-таки удалось заснуть, увиденный им сон оказался ничуть не приятнее первого…

Полезаев опять стоял на той же самой приморской набережной и глядел на тот же самый закат.

Солнце уже израсходовало весь жар. Обессиленное, с ощипанными лучами, оно уползало за окоём. По заливу шныряли розовокрылые от заката яхты. Где-то играла музыка. И это было то самое аргентинское… Стоп! Это было совсем другое танго… Похоронное. Фредерика Шопена…

И вообще, всё здесь было не так. Совсем не так…

Внизу, неподалёку от места, где стоял Полезаев, прямо по пляжу, переступая через тела загорающих граждан, шли длинною вереницей какие-то люди в тёмных одеждах. Впереди процессии несли обитый красной материей гроб. Крышки на нём не было. И лицо того, кто покоился там, показалось Сергею Тимофеевичу удивительно знакомым.

«Кто же это? – заметался Полезаев. – Я ведь его наверняка хорошо знаю. Даже слишком хорошо… Может быть, это… Нет, на Ревякина, кажется, не походит… И вроде бы не Долгопятов из механического. У того нос в два раза длиннее…»

Сергей Тимофеевич свесился через перила, чтобы получше разглядеть лицо усопшего. Но это было довольно трудно. Впрочем, покойник, он и есть покойник. Все покойники почему-то похожи друг на друга. Смерть уравнивает всех, нивелирует, сглаживает людские индивидуальности. Даже внешне, физически…

– Боже мой! – вскричал Полезаев, наконец-то признав мертвеца. – Это же… Что за бред такой?.. Это же я!..

И он не ошибся. Тот, кто лежал в гробу, был как раз им самим – Сергеем Тимофеевичем Полезаевым. И никем иным… И гроб – он заметил это только сейчас – весь был обложен цветами. Лилиями…

А процессия между тем шла себе и шла, и гроб уплывал всё дальше и дальше… Вот уже прошествовал мимо и замыкающий колонну человек, которым оказался самолично Никодим Евстигнеевич Мясогузов – заплаканный, убитый горем…

– Постойте! – закричал Полезаев. – Куда вы? Это ошибка! Вот же я, живой и здоровый! Остановитесь!..

Но никто не услышал его крика. Никто даже не повернул головы. Тогда Сергей Тимофеевич спрыгнул вниз и побежал за удаляющимся шествием, перескакивая большими прыжками через лежбища коричневых тел, наступая на колышущиеся животы и зады…

А процессия уже входила в море. И ликёрная волна с завитками шипучей пены медленно смыкалась за гробом…

– Да остановитесь же вы, идиоты! – вопил Полезаев, падая на песок, сплошь усеянный охапками лилий. – Вы утопите живого человека! Стойте! Назад!.. Убийцы! Подонки! Сволочи!..

И, просыпаясь от собственного крика, подскочил на кровати – мокрый от пота, задыхающийся, жадно хватающий ртом воздух.

За окнами явственно рассвело. Близился новый день. И день этот не предвещал ничего хорошего, как и те, что миновали.

Сергей Тимофеевич тяжело поднялся с постели, босиком доковылял до окна и притулился носом к прохладному стеклу.

Там, снаружи, всё было как всегда. Всё шло своим чередом. Голубело небо. Белели облака. Вяло пошевеливали полусонной листвою тополя. Ртутью блестели лужи, не просохшие после вчерашнего ливня. По двору уже бродили какие-то личности – ранние пташки, которые, по всей видимости, торопились на смену. Истомлённые ночью собаки волочили на поводках по газонам ещё не проснувшихся до конца хозяев. И хлопотливый дворник Василий вовсю уже поднимал своей жидкой метлою клубы пыли, медленно уносимые утренним ветерком в сторону гаражей.