Торговец пушками

— Потому что от секса больше неприятностей, чем удовольствия. Потому что мужчинам и женщинам нужно разное, и в конце кто-то всегда остается внакладе. Потому что мне не часто предлагают, а сам я терпеть не могу просить. Потому что я не большой мастер в этих делах. Потому что я привык быть один. И потому что я не могу больше придумать никаких причин.

Я остановился, чтобы перевести дыхание.

— Хорошо. — Ронни развернулась и пошла спиной вперед, глядя мне в лицо. — И какая же из причин настоящая?

— Номер два, — ответил я, немного подумав. — Нам нужно разное. Мужчины хотят секса с женщиной. Затем они хотят секса с другой женщиной. Затем — с третьей. А затем они хотят кукурузных хлопьев и немного поспать, после чего опять хотят секса, теперь уже с четвертой женщиной, а потом с пятой, и так пока не умрут. Женщины же… — Тут я подумал, что, описывая противоположный пол, стоит быть поосторожнее в формулировках. — Женщины хотят отношений. Возможно, они их никогда не получат, или все же получат, но прежде им придется переспать со множеством мужчин, но у них есть цель. У мужчин же цели нет. Настоящих целей. Поэтому они придумывают искусственные и расставляют их по разные стороны большой поляны. А потом придумывают футбол. Или лезут в драку, или стараются разбогатеть, или начинают воевать, или находят себе еще целую кучу всяких идиотских занятий, лишь бы хоть как-то компенсировать отсутствие цели.

— Полная хрень! — сказала Ронни.

— Кстати, о хрене. Это второе главное различие.

— Неужели ты и вправду думаешь, что я хочу, чтобы у нас с тобой были отношения?

Ну и коварство!

— Я не знаю, Ронни. Я бы не осмелился даже пытаться угадать, чего тебе нужно от жизни.

— Очередная хрень. Возьми себя в руки, Томас.

— А может, тебя?

Ронни остановилась. А затем расплылась в улыбке:

— Вот это уже другой разговор.

Мы нашли телефонную будку, и Ронни позвонила в галерею. Сказала, что вся уже на нервах из-за машины и страшно устала и ей просто необходимо отлежаться всю вторую половину дня. Затем мы сели в машину и покатили обедать в «Клариджез».

Я знал, что рано или поздно придется рассказать Ронни кое-что из того, что случилось, и кое-что из того, что должно случиться. Вероятно, придется немного солгать — не только ради меня, но и ради нее же самой — и, кроме того, придется говорить о Саре. Вот почему я тянул, откладывая этот разговор.

Ронни мне нравилась, очень нравилась. Возможно, будь она какой-нибудь принцессой, томящейся в черном замке на черной горе, я даже влюбился бы в нее. Но Ронни не была принцессой. Она сидела напротив, трещала как сорока, заказывала дуврскую камбалу с салатом «рокe», пока струнный квартет в национальных тирольских костюмах пощипывал и попиливал что-то из Моцарта в холле позади нас.

Я осторожно огляделся, прикидывая, где тут могут прятаться мои преследователи. Теперь их можно было ждать где угодно и в каком угодно количестве. Однако явных кандидатов поблизости не обнаружилось — если только ЦРУ не перешло на вербовку семидесятилетних вдовушек с лицами, вывалянными в чем-то очень похожем на крахмал.

В любом случае, слежка меня беспокоила меньше, чем прослушка. «Клариджез» мы выбрали наугад, так что установить подслушивающее оборудование заранее у них не было никакого шанса. Я сидел спиной к остальной части зала, так что даже от ручного направленного микрофона толку было немного.

Наполнив большие бокалы вполне пригодным для питья «Пуйи-Фуиссе» — выбор Ронни, — я приступил к рассказу.

Начал с того, что отец Сары мертв и что я сам видел, как он умер. Мне хотелось поскорее разделаться с самым неприятным: сначала столкнуть Ронни в яму, а потом медленно вытянуть ее оттуда. Так сказать, дать ее природной «жилке» немного времени, чтобы включиться в работу. Кроме того, не хватало еще, чтобы Ронни подумала, будто я испугался.

Она восприняла рассказ достойно. Гораздо лучше, чем дуврскую камбалу, которая так и лежала на тарелке нетронутой, с печалью в единственном глазу — мол, «я что-то не то сказала?», — пока официант не унес ее со стола.

К тому времени, когда я закончил, струнный квартет успел разделаться с Моцартом и переключился на мелодию из «Супермена», а винная бутылка торчала из ведерка днищем кверху. Нахмурившись, Ронни смотрела на скатерть перед собой. Я знал, что ей хочется пойти и кому-нибудь позвонить, или врезать по чему-нибудь кулаком, или заорать на всю улицу, что мир — дерьмо и как можно спокойно сидеть и есть, или ходить по магазинам, или смеяться? Я хорошо понимал ее, поскольку сам чувствовал то же самое с тех пор, как увидел Александра Вульфа, летящего через всю комнату от выстрела какого-то идиота.

Наконец Ронни заговорила, и голос ее дрожал от гнева:

— И ты собираешься сделать это? Сделать то, что они велят?

Я едва заметно пожал плечами:

— Да, Ронни, именно это я и собираюсь сделать. Пойми, мне не хочется, но, по-моему, все остальные варианты еще хуже.

— И ты называешь это достаточным оправданием?