Торговец пушками

— Ладно. Тогда позвоните им. Позвоните Барнсу и прикажите все отменить. Вы на крыше с психом, и вечеринка отменяется. Давайте, используйте свой единственный голос.

Он трясет головой:

— Они не прилетят!

А затем, уже гораздо тише:

— Они не прилетят, потому что я здесь.

Я снова пожимаю плечами. Потому что ничего другого придумать не могу. Только пожимать плечами. Помню, сходные чувства у меня были перед первым прыжком с парашютом.

— Чего вы хотите?! — заходится криком Умре.

Он отчаянно грохочет наручниками по пожарной лестнице. Я с интересом оборачиваюсь к нему — белые манжеты рубашки залиты свежей, алой кровью.

Дида-будам!

— Хочу посмотреть, как восходит солнце, — отвечаю я.

Франциско, Сайрус, Латифа, Бернард и этот мудак Бенджамин присоединились к нам на крыше, — похоже, здесь собрался весь цвет нашей вечеринки. Все они в разной степени напуганы и озадачены, поскольку никак не могут врубиться в ситуацию. Они запутались в сценарии и надеются, что кто-нибудь вот-вот придет на помощь и ткнет в нужную страницу.

Думаю, незачем уточнять, что Бенджамин сделал все возможное, чтобы настроить остальных против меня. Однако возможного все же не хватило — в тот самый миг, когда все увидели, как я возвращаюсь обратно в консульство, да еще волоку с собой пленника. Им это показалось очень странным. Любопытным. И совершенно несообразным с необузданными фантазиями Бенджамина.

И вот они стоят передо мной — глаза перескакивают с меня на Умре и обратно. Они принюхиваются к ветру. И лишь один Бенджамин дрожит от напряжения, едва сдерживаясь, чтобы не пристрелить меня на месте.

— Какого хрена здесь происходит, Рикки? — спрашивает Франциско.

Я медленно поднимаюсь, слыша, как хрустит в коленях, и отступаю на шаг — полюбоваться результатами своих трудов.

Затем отворачиваюсь и делаю жест рукой в сторону Умре. Эту речь я репетировал не один раз, и думаю, что большую часть даже выучил наизусть.

— Этот человек, — говорю я, — бывший торговец оружием.

Я пододвигаюсь чуть ближе к пожарной лестнице, так как хочу, чтобы всем было слышно:

— Его зовут Наим Умре. Он руководит семью компаниями и владеет контрольными пакетами акций еще сорока одной. Недвижимость в Лондоне, Нью-Йорке, Калифорнии, на юге Франции, на западе Шотландии и на севере еще черт знает чего, с огромными бассейнами. Его собственный капитал перевалил за миллиард долларов… — тут я поворачиваюсь и взглядываю на Умре, — наверняка волнующий был момент, а, Наим? Огромный торт и все такое? — Снова перевожу взгляд на аудиторию. — Но гораздо важнее, для нас важнее, — девяносто банковских счетов, которыми распоряжаться может только он один. И с одного из этих счетов, кстати, перечислялись наши гонорары за последние шесть месяцев.

Никто почему-то не прыгает от восторга, так что я загоняю шар в лузу финальным ударом:

— Этот человек придумал, организовал, снабдил и профинансировал «Меч правосудия».

Гробовая тишина.

Только Латифа издает какой-то звук, что-то вроде хрюка, — то ли от неверия, то ли от страха, то ли от злости. Остальные молчат.

Они долго и пристально смотрят на Умре, и я вместе с ними. Я замечаю кровь и на шее, — возможно, я переусердствовал, когда гнал его по пожарной лестнице. Но в остальном выглядит он замечательно. Да и с чего бы ему выглядеть плохо?

— Бред сивой кобылы, — говорит наконец Латифа.

— Точно, — соглашаюсь я. — Бред сивой кобылы. Так ведь, мистер Умре? Вы согласны?

Умре пялится на нас, отчаянно пытаясь определить, кто из всей этой компании наименее безумен.

— Ну что, вы согласны или нет? — повторяю я свой вопрос.

— Мы — революционеры! — ни с того ни с сего вылезает вдруг Сайрус.

Я перевожу взгляд на Франциско. Разве это не его работа — выкрикивать лозунги? Но Франциско лишь молча хмурит брови и озирается по сторонам. Я знаю, о чем он сейчас думает. Он думает о разнице между планом и реальностью, между теорией и практикой. «Ничего подобного в той брошюре не было» — вот на что жалуется про себя Франциско.

— Конечно, мы революционеры, — подтверждаю я. — Мы — революционное движение с коммерческим спонсором. Только и всего. И этот человек… — я драматично простираю руку в сторону Умре, — подставил вас, подставил нас всех, подставил целый мир. И все это лишь для того, чтобы купили его оружие. (Аудитория начинает волноваться.) Это называется «маркетинг». Агрессивный маркетинг. Создание спроса на товар «там, где прежде росли лишь нарциссы одни». Вот чем занимается этот человек.

Я поворачиваюсь и смотрю на этого человека в надежде, что сейчас он подаст голос и скажет, что, мол, да, все это чистая правда, от первого до последнего слова. Но Умре, похоже, не желает вступать в беседу, и в результате мы имеем долгую паузу. Мысли броуновскими частицами мечутся туда-сюда, сталкиваясь друг с другом.

— Оружие. — Голос у Франциско низкий и тихий, такое впечатление, что он взывает откуда-то издалека, за сотни миль отсюда. — Какое оружие?

Вот оно. Тот самый момент, когда они должны понять. И поверить.

— Вертолет.

Теперь все смотрят только на меня. Даже Умре.

— Они отправят сюда вертолет, чтобы убить нас.