Торговец пушками

Я стоял в ожидании на открытой площадке третьего этажа и пытался представить себе, какая же серия вопиющих бюрократических ошибок должна была произойти, чтобы район выглядел настолько ухоженным. Почти везде в Лондоне принято собирать помойные баки с зажиточных улиц и вываливать их содержимое в микрорайонах, застроенных муниципальными домами, а для довершения картины полагается еще и подпалить парочку «фордов-кортин». Везде, но только не здесь. Здесь было чисто, прилизано, все работало, а люди явно не испытывали ощущения, что достойная жизнь происходит где-то там, за горизонтом. Мне даже захотелось написать кому-нибудь резкое письмо. А затем разорвать его в клочья и расшвырять по всему газону.

В этот момент распахнулась украшенная стеклянным витражом дверь с номером четырнадцать. На пороге стояла женщина.

— Здравствуйте, — сказал я. — Меня зовут Томас Лэнг. Мистер Райнер дома?

Пока я излагал суть дела, Боб Райнер кормил золотых рыбок.

На сей раз он был в очках и желтом свитере для гольфа — что, вероятно, разрешается крутым парням, когда у них выходной. Его жена принесла чай с печеньем. Первые десять минут мы оба чувствовали легкую неловкость. Я поинтересовался, как его голова, а он сказал, что иногда побаливает; тогда я сказал, что мне очень жаль, а он сказал, чтоб я не беспокоился, так как головные боли у него случались и раньше — еще до того, как я его треснул.

— Как думаешь — достать сможешь? — спросил я.

Он постукал пальцами по стеклу аквариума — рыбок, похоже, это нисколько не впечатлило.

— Это недешево, — ответил он, немного подумав.

— Ничего.

И это было правдой. Поскольку платить все равно придется Умре.

6

В Оксфорде — прорва ученых,

Грамотный это народ.

Но кто самый мудрый на свете?

Конечно же, мистер Тоуд!

Кеннет Грэм

Остаток моей экскурсии по Лондону ушел на разного рода приготовления.

Сначала я напечатал длинное, невразумительное заявление, описывающее, естественно, лишь те моменты моих похождений, где я показал себя порядочным и умным человеком. Заявление я передал мистеру Халкерстону из Национального Вестминстерского банка в Суисс-Коттедже. Длинным оно получилось потому, что некогда было сочинять короткое, а невразумительным — потому что в моей печатной машинке не хватает буквы «д».

Халкерстон как-то даже разволновался. Не знаю, то ли из-за меня, то ли из-за толстого коричневого конверта, что я ему всучил. Он спросил, не будет ли у меня каких-то особых инструкций насчет обстоятельств, при которых следует его открыть, и, когда я сказал, что полностью полагаюсь на его здравый смысл, он поспешно положил конверт на стол и попросил кого-то из служащих немедленно забрать его и унести в хранилище.

Остаток полученной от Вульфа суммы я перевел в дорожные чеки.

Почувствовав себя состоятельным человеком, я отправился в уже знакомый «Блиц Электроникс» на Тоттнем-роуд, где провел около часа за беседой о радиочастотах с очень милым человеком в тюрбане. Индус заверил, что «Зеннхайзер Микропорт SK 2012» — это именно то, что мне нужно, и чтобы я не поддавался ни на какие суррогаты. Я и не поддался.

Затем я отправился на восток, в Ислингтон — повидаться со своим адвокатом. Тот долго тряс мне руку и добрую четверть часа убеждал, что мы непременно должны сыграть в гольф еще раз. Я согласился, что это замечательная мысль, но заметил, что, строго говоря, чтобы сыграть в гольф еще, нам надо сыграть хотя бы раз. Адвокат залился краской и сказал, что, должно быть, спутал меня с неким Робертом Лэнгом. Я ответил, что, мол, бывает, и мы занялись моим завещанием, согласно которому все мое движимое и недвижимое в случае моей смерти отходило Фонду помощи детям.

А затем, когда до возвращения в окопы оставалось сорок восемь часов, я столкнулся с Сарой Вульф.

Когда я говорю «столкнулся», я действительно имею в виду, что столкнулся с ней.

На пару дней я взял напрокат «форд-фиесту». «Фиеста» должна была возить меня по Лондону, покуда я не заключу окончательный мир со своим Создателем и своими Кредиторами; и так уж случилось, что по ходу моей миссии я оказался в желанной близости от Корк-стрит. И вот, без какой бы то ни было причины, в которой я готов был сознаться, я свернул налево, затем направо, а затем еще раз налево — пока не очутился среди галерей, большая часть которых уже закрылась. В памяти всплыли счастливые дни. Разумеется, в реальности они вовсе не были такими уж счастливыми. Просто днями с Сарой. Но мне этого хватало.

Солнце стояло низко и светило ярко. Кажется, из радио сочилось что-то вроде «Ну разве она не ангел?», когда я на долю секунды повернул голову к дому Гласса. И как раз в тот момент, когда я поворачивал ее обратно, прямо передо мной, откуда-то из-за фургона, вдруг метнулась вспышка голубого.

Да-да, настаиваю, «метнулась». По крайней мере, именно это слово я употребил бы при составлении протокола. Хотя, наверное, «шагнула», «выбрела», «выдвинулась» и даже «вышла» — любой из этих глаголов был бы гораздо ближе к истине.