Томминокеры

Боюсь, эта штука меня убьет, мысленно обратился Гарденер к старику в надежде, что тот поспешит возразить. Но Хиллман безмолвствовал, грустно глядя на Гарда единственным целым глазом, и лишь мерный звук работающего оборудования нарушал тишину. Склисс-склисс-склисс.

Да, может и убить, и он прекрасно об этом знает.

Снаружи доносился приглушенный рев свирепствующего пожара.

Противное порхание вокруг мыслей вдруг прекратилось. Мотыльки улетели прочь.

С большой неохотой Гард сунул пуговку в ухо.

18

Теперь можно успокоиться. Кайл с Хейзел переглянулись, и было в их взгляде что-то на удивление человеческое. Так бывает, когда вопреки ожиданиям происходит нечто неправдоподобно хорошее.

Дэвид Браун? Ты тоже это…

да услышала он пытается спасти мальца и

вернуть его обратно

домой с Альтаир-4

И тут, на миг перекрыв все прочие мысли, в сети раздался громогласный голос Дика Эллисона, полный ликования и злорадного триумфа:

Ага! Я ЗНАЛ, что мальчишка еще пригодится!

19

Сначала Гард ничего не почувствовал. Немного даже успокоился – благо принятая доза валиума упорно брала свое. И тут вдруг грянуло, протаранило голову, чуть в щепки не разлетелась.

– Ой, нет! – заорал он. Руки взметнулись к вискам, он стал колотить по голове. – Не надо, убери это, как больно!

Плыви с ним, сынок, плыви в потоке!

– Не могу, я не могу! БОЖЕ, УБЕРИ ЭТО СКОРЕЕ!

Боль была адской. В сравнении с ней боль в раздробленной лодыжке казалась комариным укусом. Он смутно ощущал, что хлынуло из носа и рот переполнен кровью.

ПЛЫВИ В ПОТОКЕ, СЫНОК!

Боль немного отступила. На смену ей пришло другое чувство. И оно наводило страх. Жуткое, страшное чувство.

Когда-то давным-давно, еще в студенчестве, он выступал от своего кампуса на конкурсе едоков. Каждый кампус выставлял своего кандидата. Всего их было шесть. Гард защищал честь клуба «Дельта-Тау-Дельта». Запихнув в себя шестой бигмак, он вдруг почувствовал, что больше ничего не лезет, что он надут до предела, еще чуть-чуть – и лопнет. Будто внутри него сидит огромный дирижабль, и носить его надо с особой осторожностью. Казалось, в голове красной лампочкой пульсирует сигнал тревоги: по экстренному вызову задействовано множество систем организма, и все они пытаются кое-как справиться с диким количеством мяса, хлеба и соуса, которое столь безрассудно направил туда хозяин. Его не вырвало, и не оставалось ничего другого, как стоически переносить это на ногах. И он ходил медленной неверной походкой, стараясь не лопнуть от натуги. Несколько часов он чувствовал себя если не Твидлдумом, так Твидлди точно. Желудок был натянут донельзя, казалось, только ткни – взорвется к чертям.

Теперь то же самое творилось с его головой. Гард понимал, что находится на грани смерти, балансирует на лезвии бритвы. Так, наверное, чувствует себя циркач без страховки, летающий с трапеции на трапецию, который понимает, что от гибели его отделяет лишь шаг. И все же было здесь что-то еще. К осознанию риска примешивалось новое, странное и ни с чем не сравнимое чувство. Чувство переполненности и восторга. Впервые Гард немножко проникся сутью томминокеров, стал понимать, что ими движет, что подстегивает в неумолимом стремлении вперед.

Боль хоть и не отступила, но немного уменьшилась, и, несмотря на чувство предельной наполненности, он ликовал. Он насытился энергией до предела, словно принял чрезвычайно сильный наркотик и теперь, как мощный «крайслер», заправленный под завязку, на холостых оборотах газовал, чтобы, взвизгнув резиной, сорваться с места.

И куда же сорваться?

А никуда. Куда угодно.

Хоть к звездам.

Ты пропадаешь, сынок.

Старик. Его голос был на удивление слаб, и Гард спустился с небес, решив вернуться к текущей задаче. Ему предстоит сдвинуть очередной комод. Ощущение это было, конечно, прекрасно, но он чувствовал себя подлецом и вором. Он заставил себя вспомнить увиденное на корабле. Сухие истлевшие тела цвета бурой листвы, прикованные к гамакам галерные рабы. Сейчас он пожирал энергию старика – тот питал его, теряя силы. Гард был вампиром, сосущим чужую кровь. Глядишь, так и навсегда застрянешь в этом состоянии. Не боишься им уподобиться?

Гард направил старику отчетливую мысль: я с тобой, тягловая лошадка.

Эв Хиллман закрыл единственный здоровый глаз в немом облегчении. Гарденер повернулся к экрану, деловито прижав к уху ладонь. Сейчас он был похож на телерепортера в прямом эфире, который внимательно слушает вопрос ведущего из студии.

В замкнутом пространстве сарая вновь замигали огни.

20

Слушайте!