Томление духа

Тесной серой кучкой понесли студенты гроб. Подтаявший снег был истоптан, сделался грязно-желтым от глинистой земли. Холодная, как бы слишком глубокая яма, обрезанная прямоугольником, с глыбами мерзлой земли по краям, представлялась последней суровой справедливостью. В весеннем воздухе проплыли тесные слова молитв, но теперь они звучали иначе. Словно вошло в них что-то: воздушная печаль пронизала их.

Начали засыпать могилу. Нил увидел Колымову. Она подняла голову, вытянув шею, как птичка и, раскрыв рот, горько, некрасиво плакала. Ее лицо было красно. Субботин не думал, что она может быть такой некрасивой. Слезы попадали ей в рот: выходило, что ее очень — очень обидели.

Водрузили простой некрашеный крест; Нил карандашом надписал на нем число и год смерти брата. Уже расходились. Студенты молча жали Субботину руку.

Уже Сергей похоронен, и покорная печаль овладела душой. Сделалось мирно в светлом, прозрачном воздухе. Под рыхлым снегом шли во все стороны немые поголубевшие поля. Среди них непробудно дремали люди, и Сергей был с ними; ему хорошо. Мир его памяти.

Вдали среди ослепительно блестевшего снега, черных деревьев и синих теней шла Колымова. Он нагонял ее, она не оглядывалась.

Нил сказал ей:

— В ночь перед смертью он стоял под вашим окном. Вы должны знать кто убил его.

Она не ответила.

— Он умер за нас обоих, — проговорил Нил.

Она не ответила.

— За то, чтобы мы были счастливы, — докончил он и невольные слезы залили глаза; она тоже заплакала, но иначе, чем раньше. Дул влажный, милый ветер. Нил продолжал:

— Неправда то, что вчера сказала Женя. Ты хотела от меня подвига. Я сделал это не для того, чтобы быть лучше в твоих глазах. Ты веришь мне?

— Верю, — помолчав ответила она.

— Но я любил только тебя одну.

Они шли, невольно толкая друг друга, так как с обеих сторон дорогу тесно сжали однообразные насыпи могил. Она слушала, опустив черные, широко расставленные глаза; лицо было бледнее обыкновенного, и волосы слегка растрепаны.

Субботин твердо продолжал:

— На его могиле я говорю: только тебя люблю и знаю, что ты меня любишь. Дай мне руку.

— Нет, — невнятно и скорбно ответила она и опустила голову, так что край английской шляпы прикрыл ее глаза; но вдруг остановилась, заволновавшись; лицо покрылось краской, она сделалась по земному злой, раздраженной, мстительной, точно обманутая горничная.

— Почему ты не ждал? Должен был ждать и не смел уйти на улицу в тот же день. Никогда больше не увижу тебя. Почему ты не ждал! Ты все погубил и потерял все.

— Лена! — в изумлении крикнул Субботин.

— Пошел к другой… к этой, чтобы унизить меня и показать, что из двоих ты выбрал ее. Ведь он знал все это, он знал! Ты не смел этого делать, если любил меня.

— Ты любила его, — сказал ей Нил, и у него перехватило дыхание.

— Теперь все равно. Давно ушла от вас обоих. Зачем писали мне и зачем говорили мне о том, чего не хотела слушать? Я умерла, меня нет.

— Неправда… Лена, неправда! — бессмысленно шептал Субботин.

— О чем нам говорить? Не о чем. Уйдите, я никогда вас не увижу. Боже, как все страшно!

Она заломила руки. Он видел, как нервно задергалась высокая белая шея; впоследствии вспомнил это, и ему показалось, что тонкая шея, вытянутая как у птички, уже тогда говорила о смерти.

Субботин тихо обнял девушку, утешая ее и себя.

— Леночка, — говорил он, — видит Бог, не унижал тебя, и не хотел возвысить себя в твоих глазах. Я пошел к ней, потому что не мог иначе, потому что все были против нее.

— Нет, нет, — рыдая отвечала Лена. — Ты добрый.

— Я люблю только тебя, оттого она умерла.

— Не могу, — она вырвала свою руку. — Я должна закрыться, чтобы ты не смотрел на меня. Уйдите…

— Не могу уйти от тебя. Я умру.

— Нет, вы будете жить. Вы чужой. Долго будете жить.

Было что-то глубоко обидное в том, что она обещала ему долгую жизнь. Она овладела собою.

— Я хочу быть одна. Вы не смеете поднять на меня глаз.

Девушка ушла. Слезы и боль душили Субботина. Как не похож был их разговор на то, чего он ждал с тайной уверенностью в душе!.. Еще обаятельнее и желаннее была она, и еще страшнее утрата.

Он услышал сзади себя шаги: вернулась Колымова. Ее лицо было холодно, печально; раздраженная женщина, на минуту вырвавшаяся наружу, исчезла. Девушка смотрела на него чужим тяжелым взглядом, в котором было только большое, благородное горе.

— Простите меня, — промолвила она. — Забудьте, что сказала. Не имела права судить вас. Простите.

Нил смотрел на нее, чувствуя себя маленьким.

— Прошу, никогда не вспоминайте моих слов. Я ухожу, уезжаю далеко. Не сердитесь, забудьте.

— Мы не увидимся?

— Нет. Быть может, напишу оттуда, скоро. Будьте счастливы.

— Счастливы! — усмехнулся Нил.

— Забудьте какой я была сейчас. Не должна была говорить.

Нил отвернулся, чтобы спрятать от нее свое лицо и горестно махнул рукой. Неожиданно почувствовал, что она взяла его руку и поцеловала.

Он повернулся к ней.

— Зачем?

— Я одна во всем виновата.

Припадок беспричинной злобы охватил его.

— Вы уедете с Яшевским? — спросил он резко.

Чуть-чуть дрогнули ее веки.

— Да.