Томас

— Слушай, родной, тебе уже сколько лет, а все в детство играешь. Не надоело?

— Не, — ответил Томас. — Я всегда говорил, что лучше ходить в детский сад, чем в дом престарелых.

— Ой, ой, ой! Держите меня — пионэр!

— Давай ближе к делу, Тоня. Отгадочка готова?

— Не знаю, — хозяйка вздохнула, — На вторую — не знаю.

— А про «спасибо»?

— Что сложного? На «слове» зацепил. Трюк старый — не все помнят.

Заметив разочарование Томаса, она добавила:

— Но получилось весело — не спорю. Без каламбуров не можешь.

— Ладно, — Томас подобрел. — Давай лучше отчитаюсь по чистеньким. Номер «два» вычеркивай, у неё защита такая стоит — зенитная батарея. Зыркают, так и ждешь, что насквозь пробьют. Мне одно орудие даже в радость, но когда они пучками наседают...

— Детки?

— Их там вокруг ошивается — все мал-мала-меньше. Ну их! Подсунь Катю старичкам — пусть порадуются. Номер «один» тоже не по мне. Нечего поэтесс недотраханых подсовывать. Графоманок... Свистун, который мне попался, это номер «шесть»?

— Ваня? Не, это муж Леонеллы Францевны. Когда-то нормальным мужиком был, в отчетность по полгода не попадал... Когда у жены дела пошли в гору, спиваться начал. Сейчас вроде в завязке. А номер «шесть» — это Иваша Миклухо-Маклай. Наш, местный, без царя в голове. Поэт. В Городке лет пять не появлялся и вот, говорят, на рынке видели. Где носило — не знаю, и что он сейчас делает тоже. Такое странное ощущение — есть человек, а я его не чую, и получается — нет человека. Ты за него не переживай, теперь он моя забота. Сама найду.

— Не чуешь? Такой чистенький?

— Выходит, — сказала Тоня и замолчала, задумалась.

— Ладно, — махнул рукой Тихоня, — разберемся. Кстати, «пятый» уже покоцан.

— Разве?

— А прислушайся.

Баронесса прикрыла глаза. Расслабилась... Вдруг как подскочит:

— Так она же у меня гостит!

— Ага, — Томас сиял, как Архимед после бани. — Вот тебе и спасибо.

— Объединил, сволота. Окучил девку и на острове позагорал. Ну... жук...

Антонина Петровна вдруг насупилась, задышала сердито. До неё дошло.

— Слушай, не хотела. Так само получилось.

— Проехали. Наверное, просто совпадение.

Вот только ухмылка Томаса показывала, что он не верит в свои же слова. А Тоня не стала спорить, наоборот, она начала наступать:

— Какое уж тут совпадение? Ты и совпадение? Ищи дуру. Томас! Опять за старое взялся?! А? Ты зачем приехал?

— Отдохнуть.

— Ну, чтоб вас всех да через пердак... Пустила в курятник! Расслабилась. Пожалела, а он вот как отплатил. Лучше сразу скажи, что наклёвывается? Что удумал, гад?

Томас поморщился.

— Говорю, не в курсе. Лучше колись, что это за Сермяга такой? И почему вокруг него столько швали танцует?

— Андрей?

— Не, отец.

— О! Папаша... Пойдем, покажу.

Тоня отвела Томаса в свою спальню. Здесь обстановка тоже напоминала о давних десятилетиях уходящего века. На полу был расстелен бухарский ковер, ещё два висели на стенах. Между окон стоял большой черный шкаф довоенных времен. В углу купеческая кровать с блестящими шарами, пирамидой подушек и подушечек. На самом видном месте висела картина в богатой раме. Вернее, укрытый стеклом рисунок карандашом.

Томас подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть. На большой охапке сена сидела женщина — маленькая голова с высокой прической, на породистом лице застыло самодовольное выражение; узкие плечи, массивные руки с маленькими кистями. В одной женщина игриво держала плетку, во второй — тортик. На лакомство устремились копошащиеся вокруг... Сперва Томасу показалось, что по земле рассыпались крысы, мыши и тараканы, а потом почудилась грязь, и только приглядевшись, он различил рожки, хвостики, пятачки. Когда подошел вплотную и прочел выдавленное на золотой дощечке название, начал смеяться. Там красовались два слова «Наша власть».

Чуть успокоившись, вытирая невольно выступившие слезы, Тихоня спросил:

— Он с тобой знаком?

— В том-то и дело, никогда не виделись, а схватил, гад, — Антонина Петровна хохотнула баском: — Вот какой у нас был Сережа.

— Где взяла?

— Где-где? Украла. Я почувствовала, когда он её ещё задумал. Следила не отрываясь. Когда закончил, увидела, что вышло, и тогда стибрила. Разве я могла такую улику оставить в чужих руках?

— Но тут никакого портретного сходства.

— Да, но попал! — Тоня хлопнула ладонью по столу. — А если кто из старших увидит? Тут большого ума не надо, догадаются. Попробуй потом докажи, что не с натуры...

— Бывает же такое, — покачал головой Томас.

Ему представилось, как темной ночью в полночь крадется баронесса Антонина. Ветер шумит в кронах тополей, тревожно кричит выпь, скрипят половицы крыльца, хлопают ставни, где-то далеко лают собаки, в руках у неё огромная фомка и мешок. На лице воровки черная маска, а на ногах белые кроссовки. Почему белые, и к чему тут ставни, половицы и вой собак, ведь художник жил в многоквартирном доме! Томас подумал, что вот такие обывательские мелочи и лишают удовольствия фантазировать.

— Какой он был человек? — спросил Томас, вернувшись на грешную землю.