Томас

Но всё впустую. Вдруг горным селем накатила болотная тоска. Промелькнула мысль, а что если вернуться и снова напроситься к Сермяге в гости? Невозможность исполнения своего желания Томаса расстроила ещё больше. Подумал: «Вот тебе раз — и гвоздь промеж глаз!». Что ж так тяжко и тошно, почему в груди сердце сжало? Только что веселился, и на тебе! Почему во рту появился горький привкус?

Томас посмотрел на укрытое белесыми перьями небо. Есть две еврейские истины. Первая — всё пройдет. Эти облака пройдут, эти деревья пройдут, и он пройдет. Мимо деревьев, мимо облаков. Вся его уникальность, нечеловеческое везение — всё пройдет. Но почему? Ведь такого второго как он уже не будет. Такого, который так смотрит на небо, и как он видит облака — никто не видит, даже если станет рядом с ним и также задерет голову вверх. Он уникальный... Впрочем, как и любое создание в этом мире, будь оно какого угодно цвета, вероисповедания и размера мешка за спиной, в котором хранятся нажитые ими грехи...

Все пройдут...

Вторая еврейская истина догоняет первую — всё относительно. Кому-то небо — вдохновение, кому-то — источник беды. Кому-то водка — лекарство, кому-то — отрава. Бесконечный список... Относительно Хлебореза Томас счастлив, относительно Андрея — нет. И это, как не хорохорься, есть мучительная горькая истинная правда.

В конце концов, относительно метронома вселенная мотыляется туда-сюда...

Нет, так дальше продолжаться не может — ему нужен отдых! Срочно надо понежиться на песочке, покупаться, смыть пот-грязь, отдохнуть от городского шума и хоть на час-день, забыться, заглушить тикающий в его голове часовой механизм. Да! Было бы неплохо сменить обстановку, а то что это такое — работа да работа? Он ведь приехал отдыхать! Он на пенсии в самом-то деле. А может... соединить первое со вторым? Пришедшая вдруг мысль заставила Томаса противненько захихикать: он понял, что должен сделать, чтобы забыть о своей минутной, вызванной Андреем Сермягой слабостью.

22 Цена слова

Прежде, чем пойти домой, Томас заглянул в «Пассаж» к бабушкам в цветочный ряд. Подготовился. У порога его никто не встречал — Леся сидела в зале на диванчике с книгой в руках, не замечая приход гостя. Томас нисколечко не удивился. Подойдя к Лесе он, как факир, вытащил из-за спины букет бархатных кроваво-алых роз. Хозяйка ахнула, приняла всю эту красоту и, не боясь оцарапаться, зарыться лицом в лепестках.

— Я получил прощение? — спросил Томас.

Вдыхая медовый запах праздника, Леся ответила:

— Вам, молодой человек, очень повезло, что хозяйка корчмы очень отходчивая особа. Но всё равно должна отметить — она не любит, когда с ней так поступают.

— Как?- спросил Томас и захлопал своими длинными ресницами.

— Как с мебелью!

Леся пошла искать вазу, но не нашла подходящего размера. Тогда просто взяла из кладовой трехлитровый бутыль, набрала в него из под крана воды и всё — готово. Томас подошел к Лесе сзади и, поцеловав за ушком, спросил:

— А скажи-ка мне, красавица, где бы тебе хотелось отдохнуть?

— Как это?

Угрем развернувшись в объятиях, Леся откинула корпус назад и посмотрела на Тихоню. В её взгляде притаилось осторожное любопытство.

— Ну, где бы желала провести выходные? В Крыму, Турции, на Карибах? Август за окном — лето скоро утечет.

Задав вопрос, Томас с невинным видом отвел глаза в сторону.

— Ты помечтать или есть вариант? — спросила Леся серьезно.

— Есть вариант.

— Насколько верный?

Томас сжал её ещё крепче.

— Вернее не бывает.

— Но у меня загранпаспорта нет.

Томаса передернуло.

— Причем тут это? Читай по губам: вы, Олеся Галаева, хотели бы отдохнуть... Ну, чтобы не мелочиться... На необитаемом острове?

— Хотела бы, — ответила Леся без раздумий.

Прищурив глаза и понизив голос, он спросил:

— А на какие жертвы вы готовы пойти ради такого праздника?

Леся попыталась вырваться, но объятия вдруг стали железными — она не смогла даже пошевелить руками.

— В смысле?

— Вопрос такой: чем вы готовы пожертвовать?

Она не стала отвечать — смотрела беспомощно, часто моргая, но скоро поняла, что все её девичьи хитрости сейчас не помогут. После долгой паузы, подумав, ответила:

— Ты меня разыгрываешь.

— Нет, милая моя девочка, всё серьезно.

Томас усмехнулся:

— Хорошо!

Объятия разомкнулись и, не ожидавшая этого Леся, сделав шаг назад, зацепилась ногой за ковер и — хлоп! — уже на кровати.

— Добавлю конкретики, — продолжил Тихоня, смотря на неё сверху вниз. — Условия такие. Если ты согласишься никогда не употреблять одно слово, я подарю тебе остров. На два дня. Мы вместе с тобой рванем в тропики, к пляжу, океанскому прибою, кокосовым пальмам, чайкам, неизвестным тебе созвездиям. Там сейчас прекрасно — зима. Ты видела когда-нибудь Рыбы, Треугольник, Гидру? Знаешь, как сияют звезды у Художника, Хамелеона, Тукана, Парусов?

— Ты это о чем?

Томас сплел руки на груди. Глаза — щелочки. Стены и потолок словно размыло, скрыло тенями — только он — высокий худощавый контур на фоне синих обоев. И улыбка.