Томас

Князь, Олеся, Томас и Антонина Петровна возвращались в город на минивэне. Когда Леся услышала про бабочку, в её голове вдруг родился образ бабушки, рассказывающей на ночь сказку своей внучке: «Она наколола Дровосека на булавку, словно это был майский жук».

— ...Всё знакомое и такое непонятное. Верста за верстой, тайна за тайной. Мир прекрасен, с какой стороны на него не посмотри. Забавно, но я до сих пор не знаю, когда он красивее...Днем, когда солнце греет землю, раскрашивает в яркие и теплые цвета — оранжевый, красный, фиолетовый... А ночью? Луна скрылась за тучами и кажется, что небо темнее земли, сияние идет не сверху, не от звезд, а от полей, дороги, окружающих тебя деревьев. Слышно, как кричат ночные птицы, в кустах суетятсяполевки. Подует ветерок — мурашки по спине, — но если лечь в траву, то быстро согреешься. Идущее из глубин земли тепло до самого нутра пробирает...

Середина лета. Ты бредешь по дороге, что-то себе напеваешь, а рядом колосится пшеница. Ещё не собрали, но скоро начнется жатва — колосья тяжелые, плотные, что прямо кричат: «Тесно мне здесь, тесно...». Вы замечали, как выглядит пшеничное поле днём и ночью? В солнечных лучах оно золотое, а при лунном свете оно... Иное... Смотришь, а это не поле вовсе. Во тьме оно больше похоже на озеро или реку. Ветер гладит колосья, и вам кажется, что это волны ходят. Всматриваешься в громадье, сознавая, что тут не может быть воды, но мозг домысливает то, что скрыто в сумерках, а воображение упорно рисует фантастическую нереальную картину. Пока... Пока луна не выглянет из-за туч... В ту секунду мы понимаем, что нет лунной дорожки, а значит нет никакой воды. Но, поди ж ты, хоть режь — мы только что наблюдали настоящие волны, и все тут! Как после этого не согласиться с истиной, что нельзя доверять глазам своим. А вообще... Чтобы не обмануться ночью, надо знать, как поле выглядит днем.

— Это всё как-то... сложно, — вздохнула Олеся.

— Эх, если бы в этой жизни всё было просто.

Они подъезжали к центру города. За всё утро Антонина Петровна не произнесла ни слова. Когда Томаса утром загружали в минивэн, встретилась с ним взглядом — и всё. Во время дуэли осталась в машине. Казалось, её ничто не интересует и ко всему безразлична. Тихоня на обратном пути тоже молчал. Олеся, слушая рассказы Князя о путешествиях, смотрела в приоткрытое окно. Мелькали дома, машины, деревья кружились. Сидящий рядом Князь говорил вкрадчиво, приятным баритоном. Его голос убаюкивал, и Лесе казалось, что ещё чуть-чуть, и она заснет. Ей сейчас хотелось побыть одной, обдумать то, что произошло на берегу карьера, но Князь упорно её тормошил, не желая оставлять наедине со своими мыслями.

Чуть толкнул плечом, продолжил насмешливо:

— Людям свойственно считать, что они тяготеют к одной из сторон. Даже философы в душе называют себя добрыми или злыми, но... Смею утверждать — это ошибочное суждение. Чтобы понять ночь, необходимо увидеть день и наоборот. Мы часто ошибаемся. Вот, к примеру, мой друг, Томас, жертва нашей же пропаганды, верит, что Хайям — богохульник! Это не так! Разрешите поведать о том, что Хаким Гийяс эд-Дин Абу аль-Фатх Омар ибн Ибрагим Хайям Нишапури, что в Хорасане, врач, математик, звездочет, мудрец и поэт, не кто иной, как суфи! Он был одним из зачинателей суфийской школы хваджаган и одновременно жил в двух мирах. Он видел поле, и купался в лунных озёрах. Его Рубаи имеют двойной смысл. Гончар — это Творец, полная чаша или кувшин — символ и мера человеческой жизни. Роза — олицетворение Красоты и чувственного наслаждения. Кабак — человеческое тело. Там, где один видит грех, другой находит святость. Всё в этой жизни не то и не так, как мы предполагаем изначально. Какими мы хотим себя видеть? Рядом со мной находятся те, кто далек от святости. Но почему я не замечаю в вас тьмы, о которой так любят рассуждать церковники? Совершенно! Вы, девочка моя, только что убили человека. Да это был враг, но нельзя отрицать того факта, что вы только что погубили душу. Черную, греховную, но душу, бессмертную душу. Я смотрю в ваши чистые глаза и не вижу сожаления, раскаяния. Или взять нашего искусителя, Томаса. Отвернулся, молчит себе, в голове четки мыслей перебирает. Чувствует себя обманутым. По идее должен быть злым-презлым — и немудрено — немало наворочал за свою жизнь. А сколько совратил невинных душ? Не последний в своем ремесле... Но сейчас? Двадцать три года поста и почти молитв. Посмотрите на него — чист, как предрассветная роса на черешневом цвету. Это хорошо. Перед главным в жизни экзаменом необходимо очиститься от всего лишнего. Надо думать о вечном. Чтобы выйти на поле брани без сомнений, сожалений и ненужной злобы требуется опора. Если же её нет, то необходимо найти. Без этого никак!

Князь обратился к соседке:

— Леся, должен вам признаться, Томас сейчас стоит на пороге великого таинства.

Обернувшись к Чертыхальски, и прибавив драматизма, актерствуя, Пётр Алексеич сказал: