Томас

Для Томаса Чертыхальски то были золотые деньки. Он тогда работал, вернее служил в местном ДОПРе — охранял шпану, растратчиков, поджигателей, а в свободное время гулял между новых клумб и фонтанов, любовался цветочками... Подмигнёт девушке, погладит собачку, купит семечек и сядет на лавку — ждать собеседников. Дальше — по обстановке. Барышня? Вот вам и любовное томление. Комсомольцы? Почему бы ни сходить к ним на собрание, посмотреть, как они организуют шефство над холостяцкими казармами, заставляя лентяев убирать в своих каморках, стирать белье, занавески вешать. Нравилось за партийными наблюдать, особенно когда они организовывали коммунистические почины. Ну там, в противогазах бегать, устраивать велопробеги, избы-читальни открывать... В общем, веселился как мог. Но больше всего Томас любил общаться с местными интеллигентами, с людьми образованными, умными, старорежимной закалки, бывшими эсерами, кадетами, анархистами. Сам университетов не заканчивал — образование Тихони, напомню, было начально-теологическое. После «Ясноокого» других более породистых юнг ждало продолжение учебы в Коллегии, а ему, рожденному женщиной, пришлось возвращаться домой; поэтому, чтобы не прослыть тупицей, в местной библиотеке Чертыхальски перечитал все книги, незнакомые слова записывал в специальную тетрадку и заучивал наизусть.

Интеллигенцию Томас любил за предсказуемость, однобокость, за все эти разговоры о предначертанности великого пути России, о великих Революциях, о роли великой личности в истории. Однако вот странность. Как показала практика, у интеллигентов высокопарные заумные вопросы почему-то всегда сводились к частным ответам. Тихоня умел слушать, внимать советам, рассуждениям. Он знал, что рано или поздно эти очкарики с аскетическими лицами, горящими глазами, фанатики, азартно проповедующие атеизм, отдадут ему душу оптом и в розницу. И не за мир во всем мире, не за победу пролетариата над Антантой, не за доходчивый ответ Чемберлену, а за банальное восстановление половой функции организма, изобретение вечного двигателя или спасение любимой доченьки-растратчицы из сырых застенков бахмутской тюрьмы.

И стояло! И крутилось! И спасалось! — а новоявленные, когда-то царские, а теперь советские интеллигенты, говорящие о возвышенном, о новой народной религии, государстве, литературе, после беседы с простым рабочим парнем вдруг переставали быть людьми... Чертыхальски поражался, почему эти когда-то набожные и привыкшие думать, что умнее их нет на всем белом свете люди доверяли ему самое дорогое, что может быть у человека, ему — незнакомому им юноше? Даже не комсомольцу! Юноше, который так жадно внимал их видению развития страны, континента, человечества, наконец... Верили собеседнику, который непостижимым образом перед ними превращался в факирапрофессорамедиума-иличтотамещётакогостранногоможнопридумать. Завоевав первое внимание, Тихоня заставлял собеседников его слушать, кивать, поддакивать и соглашаться на простой научный эксперимент — узнать эмпирическим путем, есть ли душа у человека или нет.

Да, лихое было время, бесшабашное...

4 Программист

Может ностальгия тому виной или скука, но Тихоня решил вспомнить прошлое. Закинув удочку, он стал ждать, что произойдет, какую историю подкинет Городок. Время тянулось медленно. Мимо проходили очкастые студенточки с книжками в сумках и рюкзаках, мамаши возили в колясках капризных малышей. Куда-то спешили потасканного вида мужчины в спортивных штанах с «пузырями» на коленях, бабушки с авоськами, парни с приятно пахнущими спичечными коробками в карманах «адидасовских» костюмов.

Тихоня съел мороженое и решил не ждать, пока с ним кто-то заговорит — пора самому проявить инициативу. Стрельнул сигаретку у рыженькой девушки — Чертыхальски не курил, но для «прикормки»... Барышня достала пачку, открыла, подавая сигарету, выдержала взгляд, а потом, всепонимающе улыбнулась и пошла дальше по своим делам. Тихоня хотел сказать ей вдогонку что-то забавное, смешное, но на ум ничего не пришло. Вот, блин, подумал, старею что ли? Сделал пару затяжек и, морщась, выбросил ещё целую сигарету в урну.

Посидев, как трубочист на именинах ещё с полчасика, Томас перестал вертеть головой. Он понял: не его сегодня день, не его публика. Всё вокруг было знакомо и не знакомо, словно карандашная копия яркого натюрморта. Вроде люди такие же, а другие. К нему никто не подходил просто так, как раньше с разговорами, никто не здоровался... А может... Не мир изменился, а он сам? Если подумать трезво, зачем он сюда пришел? Вспомнить молодость? Прошлую жизнь? Так нет её больше — растоптало время, ничего не осталось. Последние годы не жил, а катился под гору, без мысли, без смысла. Почему такая приятная вначале идея — «повыкуплять» людишек — привела к таким вот невеселым размышлениям? Что изменилось? Пруха пропала?

Вдруг над ухом кто-то прокричал:

— Ты шо тут сидишь?