Томас

Вот он — стоящий на тумбе в углу зверь — высоченный динозавр: железный, блестящий, огромный страшный тирекс. Игрушка была сделана из тысячи элементов. Детали детского конструктора, шестеренки механических часов, цепочки, новогодние гирлянды, оловянные пуговицы, бутылочные крышки, лампы от телевизоров и радиоприемников. Тело состояло из старого карбюратора, к которому крепилось все остальное: ноги, шея, длинный хвост. Спина из фольги от шоколадок, лапы — кожаные обрезки, а внутри тела пружины, припаянные к ножкам зонтиков и согнутым кольцами гвоздям; колесики, зубцы, крючки, чешуйки. Череп и нижняя челюсть выплавлены из свинца, а не собраны из случайных деталей. В пасти — вместо зубов половинки дюбелей. В провалы для глаз помещены лампочки, и Томас гарантировал, что они зажигаются. А может зверюга ещё умеет рычать и двигать нижней челюстью? Это был бы вообще капец!

Кроме динозавра здесь стояли два фантастических по красоте звездолета, с хромированными соплами, переплетенными между собой тонкими трубками, окрашенными емкостями для топлива — когда-то банок из-под пива — зеркальными иллюминаторами, наверное, вырезанными из осколков старых солнцезащитных очков. Корабли опирались на ножки, напоминающие части спиннинга. Между ракетами на посту стоял боевой, вооруженный огромным бластером робот. Тело металлическое. Грудь — двигатель от мопеда, ноги-руки — загнутые жестянки. Голова — шаржевый парафраз робокопа: макушка шлема — обрезанный автогеном надраенный до блеска туристический котелок, челюсть из хромированной пластины, нижняя часть лица от старой куклы. На ногах детские кроссовки из посеребрённого кожзаменителя. Кисти деревянные, покрашенные, естественно, серебрянкой.За спиной воина крест-на крест висели два небольших черных меча нинзей.

Красота!

Дерево в глиняном горшке. Ствол — изогнутая арматура, вместо листьев маленькие замочки, которые висят на припаянных к ветвям рыболовных крючках. Плоды — старые лампочки. Стекло раскрашено масляными красками и издалека кажется, что висят настоящие груши, а рядом пальма, собранная из кусочков пластиковых бутылок и сшитая из четырех самодельных подушек, похожая на снеговика, баба в пестром платье. С веночком на голове. Вместо груди две поролоновые шишки, в которые можно втыкать иголки. Это то, что было большим, ярким, заметным, а сколько здесь было игрушек поменьше? До утра можно рассматривать...

Чертыхальски выключил свет и осторожно прикрыл за собой дверь.

41 По душам

Вернувшись в гостиную, Томас увидел сидящего на табурете Костю — почти голого, в одних трусах. Тихо нашептывая что-то недоброе, он тер брюки смоченной в растворителе тряпкой. Томас подошел ближе, навис телеграфным фонарем, став так, чтобы не загораживать свет.

— Битум?

— А хрен его знает, что там было. — Костя, с остервенением размазывал черные пятна по ткани. — Вот угораздило вляпаться.

Томас невольно засмеялся.

— Как ты туда вообще попал?

Иванов поднял голову. Хмурое сосредоточенное лицо вдруг растворилось в улыбке — морщины разгладились, щёки округлились, снова показались смешные, словно мультяшные зубы.

— Та, вооще атас. На работе задержали, на такси денег нет — пошел пешком. Мешки по первой казались легкими, а потом устал. Решил срезать — там часто хожу. У вагончика слышу: «Кто тут? Стоять!». А у меня — мешки! Попробуй, докажи, что ты не верблюд! — Костя хмыкнул, опустил голову и, терзая шорты, продолжил: — Это сейчас хоть что-то соображаю, а там — инстинкты. Тазик тот поднял, цемент под него забросил. Наверное, хотел... Блин, да я не помню, что я там хотел — мозги отключились напрочь! Слышу, шаги, а у меня в руках это корыто. Ну, я прямо... Короче, накрылся я им. Они подошли, говорят, вот был же здесь, куда делся? Постояли с минуту, поматерились и пошли дальше. Я подождал слегонца и думаю, пора бы уже и выбираться. А как? Стою на четырех костях. Чтоб поднять крышку, надо упираться затылком и плечами, а там раствор застывший к днищу прилип и на земле щебенка.

Томас посмотрел — так и есть: колени, локти и плечи у Иванова были красные, израненные.

— Я упираюсь, а она такая тяжелая.

— Ты же её одной рукой поднял!

— И я о том же! Хрен его знает, как вышло. Со страху-то влез, а назад не могу — больно. Короче, засада!

Томас призадумался. Нет, все верно выходит: стоя на четвереньках да на острых камнях, попробуй, сдвинь — он-то помнил, какой тяжелой была железяка.

— Раствор внутри, говоришь?

— Ага, — ответил Костя. Проведя рукой по волосам, показал ладонь — на ней осталась белесая цементная пыль.

— А эти её вдвоем понесли, — сказал Тихоня задумчиво.