Томас Мюнцер

Всякий, кто твердит, что вера заключена в священных книгах и недоступна простому человеку, обманщик и вор. Подобных наставников надо гнать прочь. Хорошего от них не дождешься. Они всегда защищают сильных мира сего! Ничем они не лучше прежних книжников и фарисеев, лицемерие которых обличал Христос! Новоявленные книжники, те, что носятся со своей пергаментной библией, опасней папистов, ибо народ еще не понял всей зловредности их учений. Они, эти жадные до денег плуты, швыряют пастве, словно собакам обглоданную кость, мертвые библейские тексты и высмеивают людей, которые обладают настоящей, не краденой, а выстраданной верой. Они ловко обращаются с писанием и выставляют себя знатоками божьего слова. Но недолго продлится их обман: народ увидит, чьими слугами стали книжники.

Город разделился на два лагеря. Чем больше обострялась ссора Мюнцера с Эграном, тем резче размежевывались враждующие партии. Низы поддерживали Мюнцера. Состоятельные горожане и их послушная челядь стояли на стороне Эграна. Чувствовалось, что дело не ограничится только взаимными нападками.

В великий пост, ночью, неизвестные выбили камнями окна в доме, где жил Мюнцер. Кое-кто потешался: «Сквознячок, наверное, помешал магистру Томасу спокойно беседовать с богом!»

Подмастерья все чаще собирались на тайные сходки. Советники магистрата вынуждены были признать, что выступления Эграна цели своей не достигли. Число приверженцев Мюнцера увеличилось.

Как бы не запрыгали по крышам «красные петухи»!

16 февраля Мюнцера и Эграна пригласили в ратушу и велели прекратить распрю. Томас негодующе отверг мысль о соглашении с Эграном. Он, Мюнцер, защищает истину, и ничто не вынудит его молчать! Ну, вот и видно, каков этот любимый чернью проповедник. Раз магистрат настаивает на примирении, Эгран готов простить нанесенные ему обиды — им движут истинно христианские чувства. Он пишет Мюнцеру письмо. Кто теперь скажет, что Эгран не старался покончить с ссорой? Письмо, лицемерное и двусмысленное, казалось на первый взгляд миролюбивым. Но сколько в нем было иронии и насмешки!..

«То, что ты возле замка прошлую субботу так гнусно меня отделал и обыкновенно на цеховых сходках так плохо обо мне говоришь, равно, как и то, что ты меня с церковной кафедры объявляешь дьяволом, — все это я должен терпеливо сносить. Вероятно, это внушено тебе твоим духом, которым ты хвастаешься…»

В приписке Эгран не удержался, чтобы лишний раз не уколоть противника: «Я умышленно писал по-немецки, ибо чувствую, что дух твой презирает искусство и всякую ученость».

Уравновешенным человеком Лютер не был. Вспыльчивый и нетерпимый, он мог в порыве гнева наговорить лишнего. Остыв, он нередко сожалел о происшедшем. Иногда своим поведением он напоминал дядюшку Ганса, известного буяна и драчуна, который лез очертя голову в любую свалку. А иногда он проявлял поразительную осторожность. О, если бы он, богобоязненный монах, мог поступать по своему желанию, то не высовывал бы и носа из своей кельи! Враги вынуждают его сражаться. Неуемная гордыня напяливала на себя тесноватое рубище скромности. Задор уживался бок о бок с благоразумием.

Лютер много писал. Виттенбергские печатники не знали отдыха. Он по-прежнему уверял, что папская булла — это затея Антихриста. По-латыни и по-немецки доказывал он свою правоту. В Вормсе собрался рейхстаг, который решит и его судьбу. Апостолический нунций прилагал великие усилия, чтобы молодой император помог ему примерно наказать еретика.

Прошлым летом Лютер высказал мысль, что одолеть папистов должны князья. Теперь он писал о другом: не сейчас погибнет Антихрист, а при конце света, и уничтожат его не руки людей, а слово божье. Поэтому с Антихристом и его прислужниками следует бороться не мечами, а только словом, ибо слово — единственное оружие, которое действенно против них. Горячие головы вроде Гуттена, призывающие к войне с попами, жестоко заблуждаются. Такая война была бы не чем иным, как сплошным убийством. Лютер осуждал ее: воевать со священниками — это то же, что воевать с женщинами и детьми.

Он не поощрял крайностей. Распря, вспыхнувшая в Цвиккау, была совершенно некстати. Она могла ухудшить его собственное, весьма сложное, положение. Из Виттенберга шли предостерегающие письма: Томас должен быть умеренным и не обострять ситуации. Когда вторичное обращение к Мюнцеру одного из ближайших сподвижников Лютера оказалось бесплодным, вмешался сам Мартин. Если среди его сторонников возникают разногласия, то это лишь на руку врагам. Чего стоят настойчивые отмежевания от решительных мер, если Мюнцер, видный деятель его лагеря, становится подлинным воплощением мятежного духа? Всеми силами Лютер добивался прекращения ссоры и очень хвалил Эграна. Томас возмутился. Желая во что бы то ни стало достичь примирения, Мартин берет под защиту Эграна, этого вредного, тщеславного человека! Мюнцер отказался пойти на мировую. Он был непоколебим как стена. Мартин встал на сторону Эграна. Видно, среди книжников ищет он родственные души!