Том II

Творцы шедевров итальянской живописи вряд ли писали своих мадонн для людей, разбирающихся в «изысках». «Традиция снобизма», которой докладчик придает совершенно незаслуженное значение, стимулировала искусство как раз в эпохи его упадка, и под опекой «снобизма» взращивались и рафинированные, внежизненные стилизации, век которых был очень короток. Не для «снобов» и не для «черни» творит художник. И Шекспира и Толстого, вероятно, очень удивило бы, если бы им сказали, что искусство спасает традиция «снобизма»…

Равнодушие к свободе

Когда – то умирали за свободу, теперь умирают за рабство, говоря, даже искренно думая, что воюют и жертвуют собой уже за «настоящую» свободу.

По поводу испанских событий часто спрашивают: «На чьей вы стороне?». Я бы ответил: «Не только ни на чьей, но твердо и резко против обеих». Не сомневаюсь, что я не один, что всюду, и конечно, в Испании – в Барселоне, в Мадриде, в Бургосе – ни правые, ни левые, а просто люди, обыватели, солдаты, рассуждают именно так же, однако, нет реального центра, нет силы, к которой можно примкнуть, и которая борется с крайностями. Между тем в обстановке гражданской войны, как и в эпохи войн религиозных, невольно выдвигаются крайние, то есть фанатики обоих направлений, и другие, с ними несогласные, должны отвечать за всю их нетерпимость и жестокость.

Грозный признак нашего времени – ослабление в каждой стране ее политического центра (кроме Англии, в которой частично переняли вековую либеральную традицию и консерваторы, и трудовики). Мне кажется, воссоздание центров сейчас нужнее всего. Но искусственно этого не сделаешь, их чем-то надо оживить, чтобы не было вечных упреков в отсутствии стремлений и в косности, в ленивой «золотой середине». Увы, никого не вдохновляет то, что могло бы многих связать – потускневшее понятие свободы.

Чувство свободы подобно чувству чести: оно врожденное едва ли не у всех, но его необходимо культивировать, иначе оно ослабеет и незаметно заглохнет, пропадет. Теперь же культивируют обратное, и те, кому свобода мешает, упрямо воздействуют на «массы», поступая, разумеется, правильно: эти массы и лучше, и хуже, и, главное, видимо податливей, чем о них полагается думать. Они нуждаются, как дети, в воспитании, и только воспитание в свободе им может привить свободолюбие, умение свободу ценить и желание ее защищать. В конце концов, от них лишь зависит свободу сохранить или утратить, а рабство бывает соблазнительным и прикрывается другими именами.

Эти наивно-безответственные «массы» напоминает любая молодежь, даже лучшая, начитанная, знающая, но лишенная жизненного опыта и внимательно-доверчивая к тем, кому не лень ее «обрабатывать», и на ее печальном примере могли бы многому теперь научиться беспечно-ленивые сторонники свободы. Молодежь повторяет за взрослыми, за вождями, за льстивым их окружением, что дисциплина, коллектив, солидарность, выше отдельных, разрозненных мечтаний, что идеал социальный (классовый) или расовый (вот псевдонимы, прикрывающие рабство) есть неподдельный и высший идеал, за который не стыдно убивать и почетно принести себя в жертву. По недомыслию «дети» повторяют и последний, жульнический довод вождей и кандидатов в вожди, что в буржуазно-демократических странах остается одна лишь свобода – умирать без всякой помощи с голоду – как будто в большевистской Москве не умирают с голоду «лишенцы» и как будто рабочие в Париже не в силах за себя постоять (правда, в степени еще недостаточной). По-моему, с этой молодежи и надо как-то начинать, хотя бы с самых неопытных и юных, и не следует чрезмерно отчаиваться: пусть сыновья презирают отцов, но часто внуки похожи на дедов.

Борьба окажется долгой и трудной. Помимо сравнения различных «идеалов», помимо того, что придется доказывать, насколько они несовместимы (или класс, или раса – или свобода), людей придется также лечить и от пленительной рабской психологии. В опеке, в готовых жизненных формулах, в законной возможности не думать, в автоматических, стадных порывах, таится особый, глубокий соблазн, едва ли в точности оцененный. К тому же многие это называют любовью к системе и к порядку.

Конечно, рабство, «железный порядок», невыносимее, опаснее всего для людей разнородного творческого склада. Их призвание – самим находить и отбирать то, что им кажется верным и нужным – чего диктатура не допустит. И этому прямое подтверждение – вся неудача советского искусства, несмотря на количество и качество талантов. Очевидно и всякая борьба за свободу – в пробуждении творческих склонностей, в том, чтобы каждому хотелось добиться – не каких-то формальных достижений, но просто личного своего отношения к общественной жизни, к миру, к себе.