Том I (полный вариант)

Он говорил это таким тоном, что мне жалко было, это само собой, но вместе мне показалось, что он с большим чувством говорит о ней, чем раньше. И сам же удивляется: «Как я равнодушен к ней! Это оттого, что я решительно окаменел; а между тем она так много меня любит, что я даже не знаю, за что». — Я говорю ему: «Конечно, вам это покажется смешно, но на это скажу я вам словами Веры из письма ее к Печорину: «В тебе есть что-то такое, что любящая тебя не может не смотреть с презрением на всех других мужчин», и действительно, стоит только сравнить кого-нибудь с вами, чтоб он совершенно исчез со всеми своими качествами, обратился в ноль». — Он это принял серьезнее, чем я ожидал: «Я знаю, что вы это говорите от души, но дело в том, что вы знаете только одну половину меня, а другую не знаете, и что я хуже, чем вы предполагаете. И чего я ни делал, чтобы выпутаться из этого положения, да вот недостает практического ума и опытности, и не могу — вижу, что все не успеваю: у Абазы сказали, что мест нет таких, которые были бы хороши, а конторщик получает всего 25–30 руб. ассигн. жалованья. Одно остается — поступить на службу, но знаю наперед, что с полгода не выдержу, не знаю, когда срок приемный». — Вообще, пока мы говорили, он более, чем раньше, порадовал меня, хотя, конечно, в сущности все грустно: он не теряется, не отчаивается, все отыскивает средства и способы. — Великий человек! И она, кажется, более и более пробуждает его участие, хоть он и говорит, что попрежнему равнодушен к ней. Он говорит: «Я не понимаю, сколько у вас доброты, что вы занимаетесь чужим горем, я не охотник до этого, потому что — верно оттого, что сам много натерпелся его — во мне чужое горе возбуждает самые неприятные мысли». — «Да ведь вам может будет легче, когда выскажетесь?» — «Да, иногда бывает». Его стесняет и это! Боже, какой человек! А когда он говорил о деньгах! Я был так глуп, что даже не переменился в лице и не сконфузился, как ожидать должно было, но не нашелся переменить предмет разговора и переменил, уже когда довольно много говорил об этом неприятном предмете.

После пришел Ал. Фед., вскоре после [него] Снежницкий и Горизонтов. При них, разумеется, у нас разговор шел кое-как, — говорили о детстве, о том, как он был в семинарии; он хотел уйти, я говорю: «Неловко; слышите, стучат, значит чай, должно напиться». Он хотел притвориться, что не слышит, но снова застучали, и он остался. Когда напились, он пошел, я за ним; дорогою говорил об Ив. Вас.: «Это человек, что он всем, кто на палец ниже его, наносит оскорбления, и мне нанес бы, если бы я не был так зубаст, а вот Надя слабее, так он и делает; и я думал, что она не понимает — нет, понимает весьма хорошо и оскорбляется, — напр., тем, что тогда, когда он был без меня, он был в пальто, без сюртука и расстегнулся и высунулась рубаінка; это свинство, и она сильно оскорбилась, и тем тоже оскорбляется и замечает, что он вообще и раскланивается с ней, и делает ей такие вопросы странные, и говорит так, — это свинство, и я не думаю, что это не намеренно». — «Что в пальто без сюртука, — сказал я, — это может быть без намерения, а поклоны и вопросы и тон обращения очевидноумышленно». — «Да, — сказал он вдруг, — позабыл взять «Мертвые души» (мы были в это время у Гороховой). — «Воротимся, — сказал я, — и возьмете». — «Нет, теперь уже 8 час., и она плачет, бедная; да и не хорошо, потому что Раев здесь; я зайду завтра». — «Она читала?»— спросил я. — «Читала». — «И понравилось ей?» — «Конечно, потому что у нее много природного ума и здравого смысла, и она эти вещи понимает, конечно, во сто раз лучше Ив. Вас. и ему подобных и никогда не назовет «Женитьбы» и «Игроков» вздором и не скажет, что «Ревизор» ни то, пи се». И стал снова говорить о деньгах: «Я много думал после, как вы ушли». — Звал к себе, — странно, зачем, когда видел, что я не одет, — но, конечно, не стал принуждать. Когда я воротился (в 8Ѵ2), гости уже ушли, что мне было несколько неприятно. После читал «Мертвые души» несколько, несколько сверял лекции, с 10 до 11 спал, после ужинал. Дописал до религии южных славян, сверил до богослужения. Ничего почти нынешний день сердцем не чувствовал, и когда говорил с Вас. Петр., только тогда чувствовал несколько, но не так сильно. А он когда говорил, то дышал даже так тяжело, что было видно, так весь колышется. 12 часов, ложусь.