Читаем Том I полностью

Пожалуй, мне и не следовало бы так сразу с вами соглашаться – и в решении восстановить дружбу (ведь можно капризничать, спорить, какие-то преимущества для себя выторговывать), и в том, чтобы пока не видеться, – и, пожалуй, неисправимый вечный мой недостаток – чересчур легко примириться со всяким отказом и неудачей, чересчур рассудительно «по-философски», как-то по-старчески относиться к событиям (одинаково и личным и общим), подавляя свои желания, самолюбие, возмущенное недовольство, какой бы ни была явной нелепость таких событий и невозможность себя уговорить, что они всё равно неизбежны, что «так лучше». Вероятно, подобная моя покорность не раз приводила меня к безнадежно-горькому одиночеству, к «не тем» отношениям, не той жизни, не тем даже длительным усилиям, какие были мне предназначены и нужны и нередко без труда осуществимы – я годами «грелся» около навязывавших себя женщин, около людей, далеких, чужих и равнодушных, я вел томительно-долгие разговоры о грубо-скучном и несущественном и другие, будто бы о существенном и задевающем, с явной поддельностью и предмета, и тона, и собеседника, огромная доля моих стараний, моей действительности уходила на пустое и второстепенное, и давно перестала быть утешением мысль о неистощимости наших сердечных и душевных сил: ведь и в будущем у меня всё то же обидное расходование их впустую, их неиспользование для последних еще возможно-счастливых лет – до старости, до леденящих призраков старости, – и, по-видимому приближается моя жизнь к тому, что, не сознавая ужаса слов, люди легковесно называют «une vie manquee». Но пускай причина стольких недостижений – эта непротивляемость, эта чрезмерно быстрая моя покорность, однако же с вами, сейчас, она естественна, праведна и умна: я чуть ли не впервые (нет, именно впервые) к чему-то прикоснулся, мне предназначенному и меня безоблачно-блаженно вдохновляющему, и уже ни в чем не пойду своему первому везению наперекор и не нарушу сладости, которой равного я ничего не знал – себя не коверкать и не ломать, медленно расправляя «душевные рубцы», оставленные прежним постоянно-вынужденным коверканием и самообуздыванием. Я даже вам благодарен за умеряющее влияние, за уроки терпеливости, за удесятеренное вами мое умение откладывать и ждать: по крайней мере однажды – теперь – случилось у меня чудо, мною не вызванное и не подготовленное, и я не набрасываюсь на него с жадностью (как набрасывается на житейские удовольствия по ним изголодавшийся, внезапно разбогатевший нищий), я в привычно-уединенном ожидании рад происшедшему чуду и нисколько в нем не сомневаюсь, но оттого, что я привык неуверенно ждать, от не порванной еще связанности с дурным прошлым, я не боюсь сомневаться в случившемся и не боюсь (хотя и страстно не хочу) его потерять, и у меня есть та беспечность людей, себя не жалеющих, с которой только и можно пуститься в ответственное, опасное, зато и навсегда осчастливливающее предприятие и которая дается забвением (например оглушающим, пьяным), случайной приспособленностью, как сейчас у меня с вами, и очень редко – волевой победой. И вот, остановленный вовремя стыдливой вашей осторожностью, я не кинулся, не сорвался, не перестал быть собой, каким постепенно меня сделало безжалостное и поучительное мое прошлое, каким и вы, по-видимому, внутренно-незаметно меня одобрили, и опираясь на это прошлое – огромное, печальное, родное, – я к вам иду не из пустоты, подталкиваемый смутными порываниями, о нет, я к вам устремлен всем из-за вас опоэтизированным своим опытом, всей душевной работой, вам посвященной, всеми радостными – сомнительными или верными «открытиями», моим «интеллектуальным воздухом» (не пугайтесь – вам лишь благоприятным), – от этого бесконечно усиливаются пущенные на волю, вчера еще подавленные надежды, данное себе разрешение вас любить, сменившее обычную необходимость себя от любви оберегать и удерживать, и ваша ясная неколеблющаяся ответность мною даже издали наглядно ощутима, словно вы рядом и мне успокоительно, как-то по-старому, сияюще улыбнулись.

<p>Примечания</p><p>Обман</p>

Впервые – Обман. Повесть. Библиотека «Современные Писатели». Издательство Я. Поволоцкош. Париж. 1930.

На обороте титульного листа текст: «В той же серии “Библиотека Современных Писателей” выпущен роман Гайто Газданова “Вечер у Клэр”».

Печатается по данной публикации.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ю.Фельзен. Собрание сочинений

Том I
Том I

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Юрий Фельзен

Проза / Советская классическая проза
Том II
Том II

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Николай Гаврилович Чернышевский , Юрий Фельзен

Публицистика / Проза / Советская классическая проза

Похожие книги