Боюсь, эти искренние мои слова представятся вам искусственными и бездоказательными, и мне хочется, ни в чем не уступая, их отстоять – так я уверен в последовательной их правоте: просто они передают то, что усвоено благодаря повторному опыту и что, будучи высказано – от человеческого несовершенства, из-за отсутствия языковой текучести, равной непрерываемому душевному течению, – выходит иным, слишком уже замедленным, слишком замороженно-точным, словно бы предугадывающим и выполняющим какую-то отвлеченную логическую схему. Ведь та же необходимость «свести счеты», «бросить обвинение изменнице в лицо», «облегчить сердце исповедью» бывает у нас и во время нерассуждающей, праведно-животной нашей молодости, и разница только в том, что мы наперед ничего не знали и не видели пользы, расчета, незамедлительной целесообразности тех же своих поступков. Правда, обычно думают, что разбор и предвиденье наших чувств неизменно их ослабляют и даже мертвят: мне это кажется верным лишь об отдельных поверхностно-кратковременных ощущениях (так удовольствие от игры знаменитого скрипача иногда убивается предвкушающим нетерпеливым ожиданием) – длящиеся, крепкие наши чувства, с нами неотъемлемо, кровно сливаясь, требуют, как и всё в нас, разбора, ясности, зоркости, и такая настойчивая любознательность на них направленная их естественно обогащает и лишь может нам помочь что-то распознать в будущем и как-то ускорить неизбежное.