Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

Мой вопрошатель былъ сухопарый человѣкъ въ очкахъ, съ сѣрымъ лицомъ, въ сѣромъ пальто, очень похожій на народнаго учителя. Только руки у него были другія — большія, корявыя, въ шрамахъ и трещинахъ; со знаками отъ ожоговъ и слѣдами черной копоти въ каждой складкѣ кожи, онѣ свидѣтельствовали о постоянномъ обращеніи съ желѣзомъ, напилкомъ и колесомъ станка.

Я, впрочемъ, предпочелъ уклониться отъ отвѣта.

— Охранное отдѣленіе, — сказалъ мой собесѣдникъ, — устроено для того, чтобы икскреннымъ образомъ надзирать за исполненіемъ законовъ.

— Искреннимъ образомъ?

— Не искреннимъ, а икскреннымъ.

Я понялъ, что онъ хочетъ сказать экстреннымъ.

Въ видѣ отвѣта я покачалъ головой, потомъ сказалъ:

— Сумлѣваюсь штопъ…

— А я не сумлѣваюсь, — возразилъ мой собесѣдникъ. — Я такъ и дѣлаю. Пишите: старшій никкелировщикъ Петръ Семеновъ Молотковъ экскренно хочетъ блюсти законы черезъ охранное отдѣленіе. Запишите мое имя. Пусть всѣ знаютъ. Я не боюсь.

Должно быть, мысли мои было не трудно прочесть на моемъ лицѣ.

Мой собесѣдникъ нахмурился.

— Конечно, — сказалъ онъ угрюмымъ тономъ. — Я знаю, бываютъ разные случаи. Не безъ того. Напримѣръ, на самую Троицу такъ случилось. Пришли въ заводъ агенты за обыскомъ и стали рыть въ подвалѣ и вырыли желѣзное ведро. Въ ведрѣ двѣ бомбы и двѣ оболочки. Сейчасъ сторожа за бока. — Кто клалъ? — «Знать не знаю». Забрали его и еще двухъ рабочихъ по верховымъ догадкамъ. Стали находку смотрѣть. Бомбы, какъ бомбы, никакихъ знаковъ особенныхъ. Потомъ взялись ведро въ разныя стороны вертѣть. На днѣ отыскали марку: 00 — два нуля. Стали придумывать, къ чему же эти два нуля. Одинъ говоритъ: мука крупчатка бываетъ на два нуля высшаго сорта. Другой говоритъ: — Машинки бываютъ для стрижки самыя короткія въ два нуля. Третій говоритъ: — Еще въ уборныхъ на дверяхъ пишутся два нуля… Еще одинъ молчалъ — молчалъ, думалъ — думалъ и говоритъ: «А можетъ быть, это и не нули, а просто буквы: О. О…» Вотъ вѣдь какъ сдѣлали!.. Свое собственное ведро въ землю закопали и даже знаковъ не уничтожили. Безъ приказанія, сами… Двое агентовъ… Пришлось поневолѣ прекратить дознаніе.

— Ну вотъ, видите, — сказалъ я.

— Не безъ того, — повторилъ онъ, — но ежели я гражданинъ, я стану добиваться, чтобы было по иному.

Я опять ничего не сказалъ.

Мнѣ вспомнился Зубатовъ, отецъ Георгій Гапонъ, 9-е января.

Видно, тоже мочало, — начинай опять сначала.

— Вы думаете, это Зубатовъ, — сказалъ мой собесѣдникъ какъ будто въ отвѣтъ… Ничуть не Зубатовъ. Здѣсь дѣло иное. Ежели вы слыхали, дѣло о «бракѣ Шатунскомъ»?

— Слыхалъ.

Онъ говорилъ объ извѣстной исторіи съ бракованными шрапнелями, которая недавно обошла всѣ газеты. Казенный пріемщикъ, капитанъ Шатунскій ставилъ на нихъ свой обычный знакъ: Б. Ш. — «Бракъ, Шатунскій». Но чья-то невѣдомая рука искусно замѣняла букву Б буквой Г. И такимъ образомъ получался другой знакъ: Г. Ш. — «Годенъ, Шатунскій». Шрапнели поступали въ пріемку, но въ пробной стрѣльбѣ ихъ негодность выступала еще ярче прежняго. Капитанъ Шатунскій сталъ задумываться и довольно скоро дошелъ до самоубійства.

Конечно, неизвѣстная рука, передѣлывавшая знаки, была не одна. За ней стояла цѣлая техническая организація во славу благополучной пріемки казеннаго заказа.

— Когда убился капитанъ Шатунскій, — продолжалъ Молотковъ, — слѣдствіе назначили. Потомъ слышимъ — слѣдствіе кончилось. Все благополучно. Тутъ я подумалъ: не будетъ такъ… Мы написали заявленіе и подписались въ свидѣтели двѣнадцать человѣкъ, потомъ въ газетѣ напечатали. Но заводъ намъ ничего не отвѣтилъ.

— Да вы увѣрены, что эти шрапнели передѣлывались на заводѣ?.. — спросилъ я.

— Какъ же не увѣрены! Ежели мы сами надъ ними работали, — отвѣтилъ онъ съ классической простотой.

— А что, вы соціалъ-демократъ? — спросилъ я неожиданно. Рабочіе на этомъ большомъ заводѣ отличались лѣвымъ настроеніемъ, и во время оно соціалъ-демократы имѣли въ ихъ средѣ наиболѣе успѣха.

Молотковъ покачалъ головой.

— Я не партійный. Конечно, и я тоже книжки читалъ и около кружковъ состоялъ, но партіи, — это не мое дѣло. Вотъ когда за расцѣнки спорили, — я всегда впередъ выступалъ. Оттого они озлобились. «Мы тебѣ удѣлаемъ». Пока я работалъ, хорошо относились. Потомъ со службы погнали. Теперь не хотятъ принимать обратно.

Всѣ рабочіе завода были расчитаны, и теперь шла обратная пріемка съ большимъ «разборомъ». За послѣдніе три года это происходитъ, кажется, въ третій разъ.

— А обыски у васъ были?

Молотковъ покачалъ головой.

— Я человѣкъ трезвый. Какіе обыски? Веду себя хорошо. Обыски больше всего изъ-за казенки выходятъ.

— Какъ такъ?

Это была совсѣмъ новая теорія.

— Которые ведутъ себя неаккуратно, — сказалъ Молотковъ. — Бываютъ грабители, экс-про-прі-аторы, — онъ произнесъ это длинное слово раздѣльно, слогъ за слогомъ, — подлые люди, я ихъ презираю. Пьяные напьются, такъ ихъ пьяныхъ и забираютъ.

Впрочемъ, онъ поспѣшилъ вернуться къ занимавшему его вопросу.