Том 9. Новь. Повести и рассказы 1874-1877

Однако не вся народническая молодежь судила о «Нови» таким образом. М. П. Драгоманов, переславший Тургеневу сборник «Из-за решетки», в котором было напечатано цитированное выше предисловие Лопатина, отмечал в то же время в одном из писем к писателю, что «в молодой женевской русской эмиграции» он знает «людей, которые остались вовсе не недовольны „Новью“» (Революционеры-семидесятники,с. 162). Это наблюдение Драгоманова, относящееся к 1877 г., подтверждается брошюрой Ф. Алисова «Несколько слов о романе „Новь“», вышедшей в том же году в Женеве. Алисов писал, что «все лица молодого поколения», изображенные в романе Тургенева, «заслуживают не только глубочайшего участья, но и глубочайшего уважения». В характерах Маркелова и Машуриной Алисов отмечал способность к самопожертвованию, Нежданову отдавал должное за умение «честно выйти из заколдованного для него круга», а Соломина и Марианну прямо называл «носителями судеб будущего». Характерна также следующая многозначительная реплика Алисова, свидетельствующая о том, что некоторые народники все-таки чувствовали в настроениях постепеновца Соломина нечто родственное своим социально-политическим идеалам: «Не будь цензуры, — отмечал Алисов, — мы потребовали бы, чтобы Соломин заговорил вполне» (см. названную брошюру, с. 5–6, 8).

Что касается революционеров старшего поколения, то они, указывая на отдельные недостатки тургеневского романа, обусловленные по преимуществу объективными причинами, в целом оценивали его высоко. П. А. Кропоткин отмечал, что «Новь» дает не вполне «правильное понятие» о революционном движении, так как Тургенев в 1876 г. еще не мог знать многих фактов о героической деятельности народников. И все же несмотря на это Тургенев со своим «обычным удивительным чутьем подметил», по определению Кропоткина, «наиболее выдающиеся черты движения <…> он понял две характерные черты самой ранней фазы этого движения, а именно: непонимание агитаторами крестьянства, вернее — характерную неспособность большинства ранних деятелей движения понять русского мужика, вследствие особенностей их фальшивого литературного, исторического и социального воспитания, — и, с другой стороны, — их гамлетизм, отсутствие решительности, или, вернее, „волю, блекнущую и болеющую, покрываясь бледностью мысли“, которая действительно характеризовала начало движения семидесятых годов. Если бы Тургенев писал эту повесть несколькими годами позже, он, наверное, отметил бы появление нового типа людей действия,т. е. новое видоизменение базаровского и инсаровского типа, возраставшего по мере того как движение росло в ширину и в глубину. Он уже успел угадать этот тип даже сквозь сухие официальные отчеты о процессе ста девяноста трех, и в 1878 году он просил меня рассказать ему всё, что я знал о Мышкине, который был одной из наиболее могучих личностей этого процесса» ( КропоткинП. А. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб., 1907, с. 115–116).