Том 9

Давид Уркарт опубликовал по восточному вопросу четыре статьи[246] с целью рассеять четыре заблуждения: первое относительно тождественности восточной и русской церквей, второе о наличии дипломатического конфликта между Англией и Россией, третье о вероятности войны между Англией и Россией и четвертое о существовании якобы союза между Англией и Францией. Так как я намерен в будущем более подробно остановиться на этих статьях[247], то я ограничусь в данный момент тем, что сообщу вам следующее письмо Бема к Решид-паше, — письмо, впервые опубликованное г-ном Уркартом.

«Ваше превосходительство! Так как я еще не получал приказа, предписывающего мне прибыть в Константинополь, я считаю своим долгом сообщить Вашему превосходительству некоторые соображения, которые мне представляются неотложными. Я начну с заявления, что турецкие войска, которые мне удалось видеть, — кавалерия, пехота и полевая артиллерия, — превосходны. Выправка, выучка и воинский дух не могут быть лучше. Конница превосходит всякую другую европейскую кавалерию. Неоценимое значение имеет желание всех офицеров и всех солдат сражаться с русскими. С такими войсками я не преминул бы напасть на вдвое большие по численности русские силы и наверняка остался бы победителем. Поскольку же Оттоманская империя в состоянии выставить против России больше войск, чем эта держава может им противопоставить, то ясно, что султан может с удовлетворением увидеть возвращенными под свой скипетр все провинции, вероломно отобранные у его предков московскими царями… Бем».

Австрийский министр иностранных дел {Буоль-Шауэнштейн. Ред.} послал всем европейским дворам ноту по поводу поведения американского фрегата «Сан-Луи» в деле с Костой, в этой ноте он порицает американскую политику в целом. Австрия настаивает на своем праве насильно захватывать иностранцев на территории нейтральной державы, отрицая за Соединенными Штатами право принимать меры военного характера для их защиты.

В палате лордов в пятницу граф Малмсбери в своем запросе интересовался отнюдь не тайнами совещания в Вене и содержанием тех предложений, которые были сделаны этим совещанием царю, как и вообще теперешним состоянием переговоров; его любознательность носила скорее историко-антикварный характер. Он не пожелал ничего другого, как «простого перевода» обоих обращений императора, в мае и июне, к своим дипломатическим агентам, опубликованных в «С.-Петербургских ведомостях»[248]; его интересовал также ответ, «который должно было дать правительство ее величества на содержащиеся в этих документах утверждения». Граф Малмсбери — не древний римлянин. Его чувствам ничто так не претит, как римский обычай открыто выслушивать иностранных послов перед patres conscript!.^{18} При этом он сам констатирует, что

«оба русских циркуляра были обнародованы русским императором на его родном языке открыто перед всей Европой и появились также в прессе на английском и французском языках».

Какую же пользу можно извлечь, переведя их с языка журналистов на язык клерков министерства иностранных дел?

«Французское правительство ответило на циркуляры тотчас же и весьма умело… Английский ответ последовал, как нам сообщают, вскоре за французским».

Граф Малмсбери, очевидно, жаждет знать, какой вид принимает заурядная проза г-на Друэн де Люиса, когда она переводится на благородную прозу графа Кларендона.

Он счел себя вынужденным напомнить «своему благородному другу, сидящему напротив», что Джон Буль после тридцати лет мира, торговой практики и промышленных занятий стал «несколько нервозно» относиться к войне и что эта нервозность с марта прошлого года «возросла вследствие того, что правительство в течение долгого времени продолжает окружать свои действия и переговоры глубокой тайной». Поэтому в интересах мира граф Малмсбери вносит свой запрос, но также в интересах мира правительство хранит молчание.

Никто не был так огорчен первыми признаками агрессии России против Европейской Турции, как сам благородный граф.

Он никогда и не подозревал о замыслах России в отношении Турции. Он не хотел верить своим собственным глазам. Для него прежде всего существовала «честь русского императора». Но разве расширение империи могло когда-либо причинить ущерб императорской чести? Далее, для него существовала «консервативная политика царя, которую последний так настойчиво проводил во время революции 1848 года». Действительно, самодержец не имел ничего общего с этими безнравственными революциями. В особенности же в 1852 г., когда благородный граф возглавлял министерство иностранных дел,

«ни один государь не давал столь неоднократно заверений относительно соблюдения договоров, связывающих Европу, и сохранения территориальных соглашений, существовавших в течение столь многих лет на благо Европы, и ни один государь не обнаруживал более искреннего стремления к этому».