Том 7. Произведения 1856-1869 гг.

Чего не взбредетъ въ эту башку! Это кто теб навралъ? Эхъ, матушка, не намъ съ тобой судить про этаго человка. Я не знаю отца, который бы за честь себ не почелъ родство съ такимъ человкомъ. Да и терпть не могу загадывать и сватать. Какой бы онъ ни былъ, власть Божья, а намъ толковать нечего. Человкъ замчательный, писатель. И ужъ врно не на деньгахъ женится. Это врно.

Марья Васильевна.

Никто не говорилъ. J’ai mon opinion, у меня свое мнніе.

Иванъ Михайловичъ.

Ну, слушай-же: первое дло, Анатолій Дмитріевичъ человкъ современный, передовой, огромнаго ума, образованья, писатель, человкъ, котораго вся Россія знаетъ, можетъ быть. Это, матушка, въ ныншнее время лучше генеральскихъ чиновъ. Потомъ, служба у него прекрасная, честная, — по новому акцизному управленію, 2 000 жалованья. А захоти онъ только — такому человку все открыто. Другое дло то, что въ немъ и странности, и все — не свтскій онъ человкъ, но ужъ знаешь, по крайней мр, что безкорыстнйшій человкъ. Этотъ человкъ женится, такъ не на деньгахъ. Съ нимъ всякая двушка будетъ счастлива, хоть бы у ней ничего не было.[230]

Марья Васильевна.

А говорятъ, что онъ скупъ.

Иванъ Михайловичъ.

Ну, понесла! Я теб говорю, безкорыстнйшій человкъ. Ужъ это доказано.

Марья Васильевна.

А говорятъ, онъ все и приданое сосчиталъ.

Иванъ Михайловичъ.

Катенька, хоть ты бы объяснила ей, что Анатолій Дмитричъ не такой человкъ.

Катерина Матвевна.

Марья Васильевна съ Марьей Исаевной имютъ свои убжденія. Для меня странно только то, на какомъ основаніи можно обвинять въ гнуснйшихъ замыслахъ человка, не давшаго на то никакого права. Этотъ господинъ всей жизнью своей доказываетъ, что цль его есть только общее дло. — Ежели бы этотъ господинъ вздумалъ соединиться съ женщиной, то онъ первымъ условіемъ поставилъ бы независимость, какъ личную, такъ и имущественную.

Иванъ Михайловичъ (задумывается. Молчаніе).

Да, хоть и трудно нашему брату, старику, перемнить старинныя привычки, и много увлеченья, легкомыслія въ молодежи, а нельзя не отдать справедливости новому поколнью. Да.[231]

Катерина Матвевна (отрываясь отъ книги).

Изъ всего, что вы сказали, въ этомъ одномъ я раздляю ваше убжденіе. Прогрессъ неудержимо вноситъ свтъ въ самыя закоснлыя условія жизни.

Иванъ Михайловичъ (помолчавъ немного).

Да, вольный трудъ идетъ, идетъ. Трудно съ работниками. Ну, да ничего, наладится... Вотъ, дай выкупъ сдлаю, раздлаюсь совсмъ съ мужиками, останутся одни землевладльческія отношенія. И право, хорошо, да.

Марья Васильевна.

Что же это выкупъ лучше будетъ, Jean? Это бы ужъ лучше.

Иванъ Михайловичъ.

Лучше не лучше, а надо. Вонъ Катенька съ Анатоліемъ Дмитричемъ считаютъ меня и консерваторомъ, и ретроградомъ, а я сочувствую всему. Прорвется старое — нельзя, а сочувствую. Вонъ молодое поколнье-то наше растетъ. И Любочка замужъ выйдетъ за этаго ли, за другаго, а не за нашего брата, а за новаго, современнаго человка, и Петруша уже растетъ не въ тхъ понятіяхъ. Что же, мн не врагомъ же быть своихъ дтей! Гд онъ, Петя-то? Съ учителемъ врно?

Марья Васильевна.

На озеро пошли, какія-то травы ловить хотли. Я не поняла. Я ужъ боюсь, какъ бы не утонули. Vraiment, je crains.[232]

Иванъ Михайловичъ.

Какія травы ловить?

Катерина Матвевна.

Алексй Павлычъ говорилъ, что они хотли длать изслдованія надъ организаціями волоконъ водорослей.

Иванъ Михайловичъ.

Ну вотъ, вкъ то! Разв я мальчишкой имлъ понятіе oбъ этомъ, а нынче вонъ, мальчишка, а ужъ естественныя науки... и все. Нтъ, этотъ студентъ удался славный. Спасибо Анатолію Дмитричу, рекомендовалъ. Славный студентъ, этакой спок..... мил..... славный, славный. Эй, Сашка! Трубку! (Къ Катерин Матвевн.)По привычк мы! Ну, Александръ Василичъ. (Входитъ Сашка съ трубкой.)

Марья Васильевна (вдругъ сердится).

Да, теб вс хорошіе, только жена не хороша! А что жъ блья у него ничего нтъ? Няня все постельное блье прізжее отдала, a прідетъ кто, и нечего постелить. Что жъ это въ одномъ сертучк — ничего нтъ. Я своихъ простынь не отдамъ. Вотъ ты какъ судишь!

Иванъ Михайловичъ.

Ну, понесла. Полно, пожалуйста, скажи нян, она устроитъ, я человку радъ, что дльный малый.

Марья Васильевна.

Что-жъ дльный, я то въ чемъ виновата? пріхалъ безъ ничего и всего требуетъ. Выдумалъ теперь молоко пить, — и Дуняша жаловалась. Ты долженъ смотрть. Чтожъ онъ за учитель, коли у него блья нтъ.

Иванъ Михайловичъ.

Ну, зарядила... Должна Бога благодарить, что онъ послалъ намъ такого человка, а ежели нтъ у него блья, и онъ бденъ, такъ ему надо дать.

Марья Васильевна.

Вотъ ты меня никогда не понимаешь, а все напротивъ. Я говорю, что ты все непорядокъ длаешь, a мн его жалко больше тебя: какъ онъ первый разъ за столомъ сть сталъ,[233] такъ мн его жалко стало! Я ему и рубашекъ ночныхъ послала, и карпетокъ связать велла. — Я хоть и глупа, но понимаю, что если онъ нашего сына учитель, такъ онъ въ дом первый человкъ. Я ему ничего не жалю. Я говорю только, ты устрой все порядкомъ. Вотъ сколько разъ я просила столяра у стола ножку починить.....

Иванъ Михайловичъ.