Том 7. Отцы и дети. Дым. Повести и рассказы 1861-1867

На этом этапе работы Тургенев убрал обвинения генералов во взяточничестве и мелких злоупотреблениях (см.: Т, ПСС и П, Сочинения,т. 9, с. 406–407, варианты к с. 202–206) и добавил разговор, прояснивший отношение представителей высшей чиновничьей знати к таким злободневным вопросам русской жизни, как исторические судьбы поместного дворянства и дворянских имений, крестьянская реформа и пр. (с. 301–304, текст: «Однако что за разговор — произвести, а по-моему»). Текст этот, отсутствующий в черновом автографе «Дыма», первоначально был записан на полях рукописи другого произведения Тургенева, над которым он в это время работал, — «История лейтенанта Ергунова» с пометой: «NB. К стр. 130». (Сообщено Л. М. Лотман.) [289]

Переписывая этот отрывок в наборную рукопись (в соответствии с пометой, начиная со стр. 130), Тургенев внес в его текст новые дополнения и произвел некоторую стилистическую правку [290].

Важно подчеркнуть, что главным оппонентом «генералов» Тургенев сделал Литвинова. Именно он спрашивает «снисходительного генерала», предлагавшего воротиться «назад»: «Уж не до семибоярщины ли нам вернуться?» и, отвечая на его же вопрос, заявляет, что «волю» у народа отнять нельзя.

Таким образом, Литвинов принимает участие в политическом споре, что, казалось бы, противоречит его утверждению об отсутствии у него политических убеждений.

В отброшенном варианте наборной рукописи Тургенев дополнительно пояснял, какой смысл он вкладывал в это утверждение Литвинова. После слов Литвинова: «Мне кажется, нам, русским, еще рано иметь политические убеждения или воображать, что мы их имеем. Заметьте, что я придаю слову „политический“ то значение, которое принадлежит ему по праву…» (с. 264) — было: «…отсутствие таких убеждений, в глазах моих, не исключает самого искреннего участия».

Очень важно дополнение, сделанное Тургеневым в наборной рукописи и касающееся точки зрения «генералов» на «прогресс» и «демократию». См. текст: «Снисходительный генерал — лениво покачиваясь, тучный генерал» (с. 303–304). Рассуждению «снисходительного генерала» о «демократии» Тургенев придавал особое значение. Это рассуждение он вписал на полях наборной рукописи, а затем дополнил и переписал на обороте. См. текст: «Демократия вам рада — и есть сила» (с. 304). Особое значение имеет также фраза от автора: «…да несколько имен, которых потомство не забудет, произносилось со скрипением зубов…», вставленная в наборной рукописи после слов: «…лишь изредка, из-под личины мнимо-гражданского негодования, мнимо-презрительного равнодушия, плаксивым писком пищала боязнь возможных убытков…» (с. 339).

Речи Потугина при переписывании в Баден-Бадене чернового автографа романа не претерпели большого изменения, хотя Тургенев и сделал в них несколько вставок. Так, он добавил слова Потугина о том, что он «разночинец» и поэтому искренен в своей преданности Европе (см. с. 275, текст: «Ну, положим — предан Европе»).

Кроме того, на обороте одного из листов наборной рукописи Тургенев вписал рассуждение Потугина о молодежи, которая в силу обстоятельств времени должна еще будет продолжать подготовительную работу «старичков», ибо время «действовать» еще не настало (см. с. 329, текст: «В том-то и штука — по следам старичков»).

Работа над образом Ирины продолжалась и в наборной рукописи. Здесь, например, впервые появляется характеристика, из которой читатель узнает, что еще в юности в Ирине «сказывалась нервическая барышня», своеволие и страстность которой сулили опасность «и для других и для нее» (с. 281).

С другой стороны, описывая жизнь Ирины в высшем свете после окончательного разрыва с Литвиновым, Тургенев в наборной рукописи добавил текст, из которого явствует, что героиня не изменила своего отношения к обществу, ее окружающему, и по-прежнему «безжалостно клеймит» тех, у кого подмечает «смешную или мелкую сторону характера» (с. 408, текст: «Никто не умеет — незабываемым словом»).

История любви Ирины и Литвинова в наборной рукописи также была дополнена новыми подробностями, причем во всех вставках Тургенев подчеркивал стихийность чувства любви Литвинова. В юности, полюбив, он лишился способности «размышлять» (см. с. 285, текст: «Размышлять — знал одно»), а в зрелом возрасте, «размышляя», дивился несообразности своих поступков (см. с. 341–342, текст: «Он только теперь — часов тому назад») и тому, что он «уже не отвечал за себя» (с. 352). Вместе с тем в наборной рукописи Тургенев отметил, что и при разрешении любовного конфликта Литвинов действовал как человек решительный (см. с. 348, фразу: «Кончать, так кончать — до завтра»).