Том 7

В то время как в округах люди самого различного склада каждый по-своему коротали время, в то время как солдаты и бойцы народного ополчения, вместо того чтобы проводить учение, распевали песни в трактирах, в Кайзерслаутерне господа офицеры были заняты измышлением самых глубокомысленных стратегических планов. Речь шла не более и не менее, как о возможности удержать такую маленькую, с нескольких сторон открытую провинцию, как Пфальц, при помощи боевых сил, существовавших почти только в воображении, против весьма реальной армии, насчитывавшей свыше 30000 человек и 60 пушек. Именно потому, что все проекты были здесь одинаково бесполезны и одинаково абсурдны, и именно потому, что здесь отсутствовали все условия для составления какого бы то ни было стратегического плана, — именно поэтому эти глубокомысленные военные деятели, выдающиеся умы пфальцской армии, решили выдумать какое-нибудь стратегическое чудо, которое преградило бы пруссакам дорогу в Пфальц. Каждый новоиспеченный лейтенант, каждый опоясанный саблей забияка из академического легиона, — организованного, наконец, под покровительством г-на Шнайде, причем все в нем получили чин лейтенанта, — каждый канцелярист глубокомысленно морщил лоб над картой Пфальца в надежде открыть стратегический философский камень. Легко представить себе, к каким смехотворным результатам это приводило. Особенным предпочтением пользовался венгерский метод ведения войны. От «генерала» Шнайде до последнего непризнанного армейского Наполеона, ежечасно можно было слышать фразу: «Мы должны действовать, как Кошут. Мы должны отказаться от части нашей территории и отступать — в ту или другую сторону, в горы или в долину, смотря по обстоятельствам». «Мы должны действовать, как Кошут», — кричали во всех трактирах. «Мы должны действовать, как Кошут», — повторял каждый капрал, каждый солдат, каждый уличный мальчишка. «Мы должны действовать, как Кошут», — добродушно повторяло временное правительство, которое отлично сознавало, что ему не следовало вмешиваться в эти дела, и которому, в конце концов, было безразлично, как будут действовать. «Мы должны действовать, как Кошут, иначе мы погибли». — Пфальц и Кошут!

Прежде чем перейти к непосредственному описанию военных действий, я должен еще кратко остановиться на происшествии, о котором писали в ряде газет: о моем кратковременном аресте в Кирхгеймболандене. За несколько дней до прихода пруссаков я сопровождал моего друга Молля, при выполнении взятой им на себя миссии, до границы Пфальца, до Кирхгеймболандена. Здесь стояла часть рейнско-гессенского отряда, где у нас были знакомые. Вечером мы сидели в гостинице с ними и с другими волонтерами из этого отряда. Среди волонтеров было несколько тех серьезных, полных воодушевления «людей дела», о которых многократно уже говорилось и которые не видели никаких трудностей в том, чтобы имея мало оружия, но много воодушевления, разбить любую армию мира. Это были люди, которым по части военного дела до этого в лучшем случае приходилось наблюдать развод караулов, которые вообще никогда не задумывались о материальных средствах для достижения какой-либо цела и которые поэтому в большинстве своем, как я впоследствии многократно имел случай убедиться, переживали при первом же сражении такое сокрушительное разочарование, что весьма поспешно обращались в бегство. Одного ив этих героев я спросил, действительно ли он считает возможным разбить пруссаков при помощи находящихся в Пфальце тридцати тысяч сабель и трех с половиной тысяч ружей, в числе которых много заржавленных карабинов; я уже собирался позабавиться священным негодованием оскорбленного в своем благороднейшем воодушевлении человека дела, как вдруг вошла стража и объявила, что я арестован. В этот самый момент я увидел, что сзади на меня собираются наброситься с яростным видом два человека. Один из них представился как гражданский комиссар Мюллер, другой был г-н Грейнер, единственный член правительства, с которым я не познакомился поближе из-за его частых отлучек из Кайзерслаутерна (этот господин втихомолку превращал свое имущество в движимость), а также из-за того, что он подозрительно походил на нытика. Тут поднялся один мой старый знакомый, капитан рейнско-гессенского отряда, и заявил, что в случае моего ареста он и значительное число лучших людей отряда немедленно покинут его ряды. Молль и другие хотели силой защитить меня. Присутствующие разделились на две партии. Сцена грозила стать интересной; я заявил, что, конечно, охотно позволю себя арестовать: пусть все, наконец, увидят, что собой представляет пфальцское движение. Я ушел в сопровождении стражи.