Том 6. Рассказы и повести

– Непременно будут сегодня. Это мне уж доподлинно известно, – уверял Глазенко тетушку, – убрать бы этих молодцов от греха подальше…

– Да ведь как их уберешь? – вздыхала тетушка.

И в самом деле, получаса не прошло, как подкатили к крыльцу лихие тройки и из первого тарантаса вылез тот, кого поджидала тетушка – сам Захарий Серапионов, областной богатей. За ним с криками и песнями повыскакивали его спутники – иркутские купцы и приказчики, всего семь человек.

– Эй! Посторонись! Серапионов идет! – крикнул купец, входя в горницу.

Девицы переполошились и повскакивали с своих мест.

Хиврин, Волков, Черногорьев недоумевали, как теперь быть.

– А! Компания! Мое почтение! – раскланялся Серапионов, увидев посетителей. – Что-то вы невеселы, носы повесили? Мы вас развеселим! Эй, Андрюша! Валяй на гитаре! Танцульку устроим!

Толстая Фрося залилась звонким смехом и задрожали толстые ее груди, готовые выскочить из открытого лифа:

– Устроим танцульку, купец. Ах, ты наш миленький…

– Ну и город! – крикнул один из иркутских приказчиков, разводя руками. – Неужто у вас, тетушка, более и товару нет? Три барышни на этакую компанию? Не иначе, как жребий бросать придется…

– Там видно будет, коммерсант красноречивый! – сказала Ревекка, оскалив белые, острые зубы.

– Шампанского тащи! – командовал Серапионов. – Хочу политиков угостить. Ишь они как нахохлились!

– А штаны ты, брат, мне худо сшил, – неожиданно обратился он к Хиврину, – слободы в них нету. Поскупился, брат, маленько! Говорил тебе: сукна не жалей…

– Я вам в этом доме не портной, а свободный гражданин, – огрызнулся Хиврин, недовольный тем, что толстая Фрося отошла от него и подсела к купцу.

Кудрявый приказчик, пощипывая гитару, вышел на средину комнаты и запел:

Ай да, Матрешка!
Любишь ли немножко?
Любишь ли ты эту
Вкусную конфету?

Один из гостей взял бутылку и, выделывая ногами вензеля, стал поливать шампанским крашенный пол горницы.

– Где Серапионов гуляет, шампанское рекой льется, – бормотал он, уныло моргая.

– Мать честная! Мать честная! Якуточка какая миленькая! – говорил какой-то маленький лысый старичок, обнимая Улиту.

– Ты мне надоела, Фроська, – сказал Серапионов, отталкивая от себя толстуху, – поди-ка ты, сухопарая…

И он потянул к себе за шаль Ревекку.

– Осторожнее, ваше степенство. Шаль порвете, – засмеялась невесело Ревекка, усаживаясь, однако, на колени к купцу.

Но и минуты не прошло, как она вскочила с колен, дико взвизгнув:

– Ах, бесстыдник! Больно ж мне! Больно!

– Ну, ну! Не фордыбачь! – засмеялся Серапионов. – Ущипнул разок, а ты уж и в амбицию.

Он опять поймал девушку и притянул к себе.

– Ах же! Какой же вы невежа! – отбивалась Ревекка.

– А ты смирись! – бормотал Серапионов, схватив ее за руки и ломая пальцы.

– Ай больно мне! Больно! – упала на колени Ревекка, с ненавистью глядя на купца. – Тетушка, заступитесь!

– Разве не видишь, что Захарий Никитич шутить изволит? А ты, глупая, не визжи зря…

– А! Сухопарая! Попалась! – хохотал Серапионов, пригибая побледневшую девушку к земле.

– Извольте ее оставить в покое! Я не позволю! – неожиданно крикнул молоденький Черногорьев, до того времени неприметно сидевший в углу.

Юноша поднялся, дрожа, и сжимая кулаки:

– Это подло! Слышали? Это подло!

– Верно! – крикнул Волков, ударив кулаком по столу. – Буржуй проклятый!

– Что! – заревел Серапионов, подымаясь и грозно всех оглядывая. – Да ты кто такой? Да знаешь ли ты, кто я? Да я тебя в бараний рог… Да я тебя…

– Позвольте-с! Это как же так? Извините! Мы все заодно, – сказал важно Хиврин, беря, как оружие, пустую из под пива бутылку.

– Валяй их на мою голову, – сказал Серапионов тихо, озираясь.

Но уже кудрявый приказчик засучивал рукава.

– Ты вот этого птенца убери, – командовал Серапионов.

Ражий детина, с круглым лицом, неспешно подошел к Черногорьеву и, взяв его в охапку, вынес на крыльцо и швырнул на улицу, в бурьян.

Явился и Глазенко. У Хиврина со смехом отняли бутылку, разбили нос Волкову, и через две-три минуты приятели очутились за порогом домика тетушки Нонны.

Из окна высунулась голова Серапионова и он дико загоготал:

– Эй, вы! Политики! Будете помнить Захария Серапионова.

Ямщики, по-видимому, были отпущены, и пусто было вокруг.

– Этакого дела я так оставить не могу, – сказал Хиврин мрачно. – Что же теперь делать, товарищи?

– Что ж! Айда, товарищи, ко мне! У меня винтовки и браунинги, – предложил Волков, давно уже безнадежно пьяный.

– Верно! – решительно крикнул Черногорьев, чувствуя, что хмель бросился ему в голову и радуясь этому.

Они побежали, спотыкаясь, напрямик – пустырем, перелезли через плетень и очутились во дворе домика, где жил Волков. От быстрого бега головы их кружились еще больше, и они радовались тому, что будут сейчас стрелять и напугают до смерти ненавистного купца.

Захватив винтовку и два браунинга, они тем же путем помчались обратно.

Когда они прибежали к домику тетушки Нонны, ямщиков еще не было, а из горницы доносилось разудалое пение и бряцание гитары.